— Вы давно знаете мисс О’Нейл?
— С тех пор, как я себя помню.
— Значит, ваш отец тот самый Филип Эрскин? Вы, может быть, знаете, что он регулярно делал пожертвования в наш фонд?
— Нет, я этого не знал.
— Это так. А некий Томас Эрскин был произведен в лейтенанты Уиненского полка легкой кавалерии. Это, стало быть, вы?
— Да.
— Теперь я имею полное представление, — улыбнулась она. — Я слежу за старыми семьями.
Наступила полная тишина: мисс Брокенша еще раз перечитала текст письма, кивая головой и шевеля губами. Том рассматривал реликвии, развешанные по стенам: грубо сколоченный крест из черного дерева, напрестольные пелены, расшитые бисером, портреты миссионеров, отца и сына — высоколобых, с бородатыми лицами аскетов и неестественно широко расставленными глазами.
— Теперь об этом Коломбе Пела. Вы, разумеется, понимаете, как трудно отыскать его. Он не сын вождя?
— Нет, он из простой семьи.
— Да, Пела — довольно заурядная фамилия. Добавьте к этому обычай пользоваться различными титулами и родовыми прозвищами — может быть, здесь его знают не под тем именем, которым вы его называете. Это трудная, почти неразрешимая задача. Я сделаю все, что смогу, но особенно на меня не надейтесь. Где вы остановились?
— В гостинице «Норфолк».
Она повернулась к людям и сказала по-зулусски:
— Этот инкосана[5] ищет некоего Пела по имени Коломб. Кто-нибудь из вас слышал о нем?
— Нет, мы не слышали.
— Мы ничего не знаем! — выразительно сказал толстяк.
Мисс Брокенша кивнула головой и выпрямилась. Она смотрела на этого человека с глубоким уважением, почти с благоговением. Его слова, казалось, укрепили ее в принятом решении.
— Наш общий друг, мисс О’Нейл, говорит в своем письме о «тени, надвинувшейся на нашу землю» и о «признаках гнева». Неизвестно, что она хотела этим сказать. Слова ее непонятны. Она говорила с вами о чем-либо более определенном?
— Нет.
— Вот видите! У этой милой девочки очень хорошие намерения, но она допускает обычную ошибку. Слухи, слухи! Что это за тень? Угрызения ли это совести или безумие тех, кого хотят покарать боги? Эти слухи возникают всегда, когда начинают говорить, что верховный вождь зулусов — предатель, что он раздувает национальный мятеж. Разве не так?
— Мисс Брокенша, я этого не знаю. Я совсем ничего не знаю. Я слышал разговоры о Младенце, но это, как вы говорите, только слухи.
— Ничего не может быть нелепее. Разве способен человек, лишенный величия и славы, поднять на борьбу обреченный народ? Кроме того, Динузулу — государственный деятель и патриот. Может ли он намеренно нарушить клятву верности короне, да еще вдобавок не будучи уверен в победе? Ведь это значило бы навлечь на свой народ разорение и гибель. Ответ на этот вопрос, мистер Эрскин, ясен всякому разумному человеку. Но я знаю больше, я знаю, как легко можно вывести из себя даже самых преданных людей. О да. И я знаю Динузулу как великого страдальца, как человека скорби. Я регулярно переписываюсь с ним.
