Но этот вечер не казался ей таким страшным, и даже луна улыбалась ласково. Рядом был Том, и ночь превратилась в ручного, огромного красавца зверя. Жилки на шее Линды дрожали. Ей хотелось схватить голову Тома и прижать ее к своей груди так, чтобы он не мог дышать, — тогда его жизнь будет зависеть от нее, от нее одной. Она невольно протянула вперед руки, и ночь, придвинувшись ближе, ласково ее обняла. В то же мгновение она метнулась от него в сторону и побежала прочь. Всего несколько шагов, и она растворилась во мраке. Том двинулся было на звук шагов, потом остановился, прислушиваясь, но ничего не услышал. Обманчивый лунный свет играл камнями, кустами и белой корой дерева млуту. Том звал ее ласково, настойчиво. Она была одна в ночи, она убежала не в дом. А ведь она говорила, что малейшая тень заставляет ее вздрагивать; уходя все дальше и дальше, он звал и искал ее. Один раз на его зов приветливым ржанием отозвался верный Ураган, и Том нашел своего коня на привязи в сарае с обложенными дерном стенами и тлеющим в углу дымным костром. Дым заставил его закашляться. Стоффель был заботлив, он никогда не забывал разложить костер — дым охранял лошадей от москитов и болезней… Том потрепал по шее своего серого и снова пустился на поиски Линды.
Он не нашел ее; она сама появилась перед ним — темная фигура в тени фургона, мимо которого он проходил не один раз. Лунный свет играл в ее волосах, и, приблизившись к ней, он увидел, что лицо ее мокро, а в глазах у нее стоят слезы. Она протянула руку и крепко сжала его пальцы.
— Пожалуйста, пойдем домой, Том. Почему сразу стало так холодно?
— Выпала роса.
Они направились к низкому домику, вызывающе заметному и в то же время жалкому среди бескрайней степи.
— Хорошо бы жизнь была игрой, тогда все было бы настолько проще, — сказала она. — Но я не знаю… я не знаю, что ты можешь подумать обо мне. Ты разговаривал со своим конем — это так похоже на мужчину! Ты всегда так делаешь, Том?
— Мой конь не очень разговорчив, но ему нравится здешняя красная трава, поэтому он очень скоро снова привезет меня сюда.
— Оума припасет свечу, чтобы ты мог подольше ухаживать за мной.
— А ты — метлу, чтобы прогнать меня.
— Нет, — сказала она и засмеялась, словно про себя. — Я не боюсь. Я буду ждать тебя.
Очарованный, он смотрел на нее, вспоминая тот странный жест, которым она, казалось, хотела обнять все небо. Но она отняла у него свою руку и, спокойно сказав «доброй ночи», исчезла за дощатой дверью, со скрежетом закрывшейся за нею. Дверь не запиралась. В ней совсем не было замка. Возможно, в этом таился тонкий намек; не стоит жить за такой дверью, которую следует запирать. Будто несколько растрескавшихся от непогоды сосновых досок могут служить крепостью и защитой от внешнего мира.
