В июле поэт сдает в типографию рукопись очередного поэтического сборника "Огненный столп" (он появится на прилавках петроградских книжных магазинов едва ли не в самый день расстрела "таганцевцев" на Ржевском полигоне!) и заключает договор с издательством "Всемирная литература" на перевод романа Альфреда де Мюссе "Исповедь сына века". К этому времени у него на руках уже имеются как минимум три других издательских договора — с "Мыслью", "Петрополисом" и ревельским "Библиофилом"…
Все говорит о том, что он ощущает себя именно "посередине странствия земного". Познакомившись 27 июля на вечере в Клубе поэтов с юной поэтессой Ниной Берберовой, он, тут же влюбившись, 2 августа показывает ей чистую тетрадь в черном переплете, на первой странице которой было написано посвященное Берберовой стихотворение:
Я сам над собой насмеялся,
И сам я себя обманул,
Когда мог подумать, что в мире
Есть кто-нибудь, кроме тебя.
Лишь белая в белой одежде,
Как в пеплуме древних богинь,
Ты держишь хрустальную сферу
В прозрачных и тонких перстах.
А все океаны, все горы,
Архангелы, люди, цветы,
Они в глубине отразились
Прозрачных девических глаз.
Как странно подумать, что в мире
Есть что-нибудь, кроме тебя,
Что сам я не только ночная
Бессонная песнь о тебе.
Но свет у тебя за плечами,
Такой ослепительный свет.
Там длинные пламени реют,
Как два золотые крыла.
Н. Н. Берберова вспоминала: "Пойду теперь писать стихи про вас", — сказал он мне на прощанье. Я вошла в ворота дома, зная, что он стоит и смотрит мне вслед. Переломив себя, я остановилась, обернулась к нему и сказала просто и спокойно: "Спасибо вам, Николай Степанович"[116].
Черная тетрадь Берберовой так и осталась навсегда чистой — с единственной, первой заполненной страницей…
Единственное событие, нарушающее абсолютную внешнюю безмятежность этих июльских дней Гумилева (как будто бы ПБО, "кронштадтских воззваний" и февральских митингов на Трубочном заводе в его судьбе и не было вовсе!), произошло в первые дни после возвращения поэта из крымской поездки, 8 или 9 июля. "А<нна> А<хматова> рассказывает, что Николай Степанович был у нее в последний раз в <19>21 году, приблизительно за 2 дня до вечера "Petropolis’a"[117]. А.А. жила тогда на Сергиевской <дом № 7>, во 2 этаже[118] <…> А. А. сидит у окна и вдруг слышит голос: "Аня!" (Когда к А.А. приходили, всегда звали ее со двора, иначе к ней было не попасть, потому что А.А. должна была, чтоб открыть дверь, пройти внутренним ходом в 3-й этаж и пропустить посетителя через квартиру 3-го этажа). <…> Взглянула в окно — увидела Николая Степановича и Георгия Иванова. Впустила их к себе. Николай Степанович (это была первая встреча с А. А. после приезда Николая Степановича из Крыма) рассказал А.А о встрече с Инной Эразмовной <Горенко>, с сестрой А.А., о смерти брата А.А. — Андрея Андреевича… И<нну> Э<размовну> и сестру <Ахматовой Ию> Николай Степанович увидел в Крыму. <…> Звал на вечер в Доме Мурузи. А.А. отказалась, сказала, что она вообще не хочет выступать, потому что у нее после смерти брата совсем не такое настроение. Что в вечере Петрополиса она будет участвовать только потому, что обещала это, а зачем ей идти в Дом Мурузи, где люди веселиться будут и где ее никто не ждет… Николай Степанович был очень сух и холоден с А.А… Упрекал ее, что она нигде не хочет выступать <…> А.А. повела Николая Степановича и Г. Иванова не через 3-й этаж, а к темной (потайной прежде) винтовой лестнице, по которой можно было прямо из квартиры выйти на улицу. Лестница была совсем темная, и когда Николай Степанович стал спускаться по ней, А.А. сказала:
