— Пожалуй, довольно, — сказала мама, вставая.
— Вы меня гоните?
— Мы объяснились.
— Вы играете в благородство, а кто благороден, так он, и слишком, и слишком. Но все равно вам придется пойти на развод! — крикнула Небылова. В то же мгновение она испугалась того, что сказала, опомнилась и стиснула пальцами виски. — Не судите меня, — понуря голову, вымолвила она. — Разве я была бы здесь, если бы не знала о вас, что вы не мещанка, вы великодушны? Я приехала в ваш город, и, словно вихрь… Вы женщина, много старше, поймите! «Бог поразил меня любовью». Жизнь перевернулась, все во мне озарилось. У меня нет больше воли. Я бессильна. Сердцу не велишь. Назад не воротишь. Я бессильна, бессильна! Поймите меня.
Она робко подняла глаза. Мама стояла, взявшись ладонью за горло, с сухим и безучастным лицом.
Небылова ждала, что-то просительное, почти заискивающее перебегало в ее глазах. Какая-то надежда.
— Поймите меня!
Ответа не было.
— Когда так… — с расстановкой произнесла Небылова.
Краска хлынула ей на щеки, зрачки стали колкими. Она надменно вскинула голову:
— Когда так… теперь, по крайнем мере, я все знаю.
Она поднялась, снова высокомерная и неуязвимо красивая, и вышла из комнаты, не дожидаясь, чтобы ее проводили. В прихожей стукнула входная дверь, стало тихо.
Мама поставила стул к стене. Настю колотило, как в лихорадке.
— Что ей от тебя нужно? Зачем она приходила?
— От счастья не приходят, — ответила мать.
Насте показалась искра торжества в глазах матери. Мама зажгла папиросу и нетерпеливо курила.
— Эта женщина из тех, кто умеет отшвырнуть все препятствия, — сказала она.
«Почему же папа ее полюбил?» — угрюмо подумала Настя.
— Жаль его, — словно услышав Настину мысль, ответила мать.
Она жалела и не винила отца. Настя винила, не прощала, не могла любить папу, как прежде. Нет прежнего отца. Есть слабый, запутавшийся, неуверенный человек. Нет того человека, с которым Димка любил рассуждать о политических новостях, когда являлся к ним в воскресенье, предварительно отутюжив складки на брюках. У них мужские интересы. Они обсуждали международное положение. Настя не очень-то разбиралась в международном положении и помалкивала, удивляясь Димкиной эрудиции в вопросах политики. Папа сидел вот в этом кресле у своего стола, а Настя рядом, обвив его рукой свою шею. «Птенец под крылом», — говорил папа, а Димка преданными глазами глядел на него. Как хорошо было им! Где ты, ласковая, чистая жизнь, где ты?
Настя недоумевала, страдала, стыдилась, что папа, которому стукнуло сорок девять лет, у которого седые виски и две глубокие морщины у рта, ушел к чужой красивой женщине с белой шеей!
