Рано утром, когда она наспех дожевывала в кухне завтрак, а мама перед уходом в библиотеку готовила на керосинке обед, зазвонил телефон.
— Иди, тебя, — сказала мама.
Не спросив: «Почему меня?», Настя вприпрыжку побежала в переднюю. Она проснулась веселая. Ей интересно становилось ходить на завод, и оттого она проснулась веселая.
— Настюшка, здравствуй, Японец! — послышалось в телефонную трубку.
Как всегда, сердце ухнуло, словно в ожидании беды. Стало скучно.
— Здравствуй, папа.
Она не знала, как с ним говорить. Все тяжело: холод, отрывистость фраз, непримиримость пауз.
— Я позвонил спозаранок, чтобы застать. Помнишь, какой сегодня день?
— Нет.
— Как же так?.. Впрочем, что ж… День моего рождения. Сорок девять стукнуло. Каково? Без году полвека.
— Поздравляю, папа.
— Есть с чем поздравить! Настюха, в честь такого высокоторжественного случая изволь слушать мои приказания, не отвертишься, обязана. Вечером сегодня придешь к нам… Ко мне, слышишь, царевна Несмеяна? Ты придешь к отцу, которому нынче стукнуло сорок девять лет и которому — слышишь? (он понизил голос) — не хватает тебя, ледышка противная, сегодня особенно! Мама здорова?
— Да.
— Передай маме привет. Придешь?
— Не могу, папа. Я занята вечером.
— Ты пошлешь все свои дела и занятия к чертям и без рассуждений придешь. Или у тебя нет отца. Или… Настя! Очень прошу!
— Спасибо, папа.
— Да?
— Нет.
Он бросил трубку. Настя постояла, слушая короткие гудки.
— Настя! — крикнула из кухни мать. Вполуоборот от керосинки она выжидающе на нее смотрела.
— Папа звонил. Ты знала?
— Я так и подумала, — ответила мать.
— Сегодня день его рождения.
— Ну да, как же, конечно…
— Он шлет привет.
Мама старательно продолжала мешать ложкой в кастрюле. Настя видела сбоку ее раскрасневшееся маленькое ухо, тонкий профиль и линию шеи, совсем еще молодой.
— Что-нибудь папа говорил?
— Передал привет.
— Ничего дурного не могу сказать о твоем отце, ничего, — покачивая головой, ответила мама. — Кроме того, что случилось…
