В борьбе против сарацинских пиратов франкские государства почти не могли сотрудничать с христианами Испании. Однако византийцы, прочно утвердившиеся в Кампании, Калабрии, на Сицилии и в Адриатике, и, к тому же, оснащенные превосходным флотом, смогли предложить им неоценимую помощь. К несчастью, на пути всего последующего сотрудничества возникли почти непреодолимых два препятствия: последствия императорской коронации в 800 г., никогда по-настоящему не принятой Константинополем79, и жесткий конфликт между латинской и греческой церковью. Впервые эта проблема была поставлена Востоком в ту эпоху, когда Запад почти не интересовался Средиземноморьем. Обмен посольствами между Феофилом и Людовиком Благочестивым в 839–842 гг. ни к чему не привел, несмотря на очевидное желание императора заключить союз против сарацин, и франки не прислали ему войск для освобождения Тарента. Затем Людовик II, после того как он долгое время действовал и терпел неудачи в одиночку, обратился к Василию I с настоятельной просьбой содействовать ему при отвоевании Бари путем предоставления флота; в Константинополе согласились, и в течение двух лет (869–871 гг.) были достигнуты реальные успехи, но скоро старые разногласия снова взяли верх, и вся выгода, в итоге, пришлась на долю Византии. Впоследствии, когда под угрозой оказывались значимые для них интересы, греки два или три раза оказывали помощь Западу в совместных операциях на локальном уровне: в Кампании во времена папы Иоанна VIII, около 880 г., но без заметного результата; в 916 г. — при уничтожении базы на р. Лири вместе с папой Иоанном X, франкскими и лангобардскими князьями; в 931 и 942 гг. — при захвате Фраксинета вместе с провансальцами.
Греки и латиняне также боролись за влияние над славянами; по преимуществу споры носили церковный характер, и двумя их основными аренами были Хорватия и Великая Моравия. Во времена папы Николая I и хана Бориса римские и византийские миссии соперничали в Болгарии. Однако, по правде говоря, в этом случае речь шла не об обороне. Цель, по крайней мере для Запада, состояла исключительно в распространении культуры. Чуть позже, перед лицом венгров, общих интересов греков и латинян уже не нашлось. Итак, каролингский мир боролся и погиб в одиночку, в значительной мере по своей собственной вине. Из соображений протокола он пренебрег предложениями Константинополя в тот момент, когда они, возможно, позволяли задушить сарацинскую угрозу в зародыше. Он не заручился союзом с англичанами, который позволил бы сделать то, что в более широком масштабе осуществил в Бретани Алан Кривобородый. В этом, безусловно, снова следует винить интеллектуальную ограниченность целых поколений эпигонов.
