Фартовые смотрели на Задрыгу, как на черта из преисподней, не имевшего жалости.
— Неужель в Черной сове все такие падлы? — дрогнул Чувырла всем телом и добавил:
— Лесные против этой малины просто дети!
— Паскуда! Верняк! Но как потрафила братам! И доперла ж курва, как высадить решетку? Я б не сообразил! Клянусь волей! — восторгался Капкой Тундра.
— Не фартило бы вам, если б лажанулись с этой свиристелкой! Она из любого шутя душу вытряхнет. Это как два пальца обоссать! — вставил Мельник. И, увидев приближающуюся Капку, умолк.
— Ну, что, хиляем? — сказала так, словно ничего не произошло.
Окраиной поселка кенты вышли к железнодорожному вокзалу и вскоре сели в поезд, уходивший на Калининград.
Утром, когда город еще спал, малина вернулась на хазу.
Шакал провел бессонную ночь. Беспокоился за Капку и кентов. Курил. Глушил кофе и злился, что не смог удержать Задрыгу, не сумел отказать ей. Да и не послушалась бы. Это он видел: Уехала бы сама. Не умеет прощать обид. Не может забывать их. С таким характером тяжело дышать в малине. Но как переломить упрямый норов девчонки, лишенной многого. Приходится возмещать тем, чего не имеют остальные.
Шакал видел, как болезненно переживает Капка, когда смотрится в зеркало и видит свое безобразие, все недостатки:
В ее возрасте девчонки похожи на цветы. Нежные и романтичные. Они любят песни и танцы, жаждут любви, следят за собой. На них оглядываются, по ним вздыхают. В них влюбляются. И, пусть неброски их наряды, каждая девчонка похожа на весну. Задрыга — на обезьянку, заморённую баландой; Ее во что ни одень, увидев Капку впервые, даже фартовые морщатся и матерятся. Мол, страшней этого отродья видеть не доводилось.
Ни яркие наряды, ни дорогие украшения не могли скрасить безобразия Капки. Чтобы находиться с нею рядом, не матерясь, всякий должен был привыкнуть, стерпеться с нею.
Случалось, бухали кенты до одури, но протрезвев от вида Задрыги, бранили весь бабий род, посмевший выпустить на свет такое исчадие ада.
Без признаков пола, злая, как целая свора голодных, бродячих псов, Задрыга была наделена несносным характером.
Шакал, как и все фартовые, понимал, от чего, глянув на себя в зеркало, льет девчонка горькие слезы ночами, в стылую, равнодушную подушку.
Она завидовала кудлатым, пышнотелым шмарам. Эти видели свою, пусть короткую, но весну. Их любили. На Капку даже по бухой боялись оглянуться, чтоб не отбить желание к бабам навсегда, до самой смерти.
