— У вас все хорошо? Мы с вами почти не говорили с прошлого раза.
— Да, Хлоя, это я виновата. Но мы с вами приятно провели время, правда.
— Правда? Вы вылетели пулей и говорите, что приятно провели время?
— Да, уверяю вас.
— Что ж, тогда тем лучше… хотите, вечером сходим туда еще раз?
— Ах нет, мне очень жаль, но я не могу. Я иду в театр, — ответила Натали таким тоном, словно сообщала, что родила зеленого человечка.
Хлоя никак не показала своего удивления, но тут было чему удивляться. Не стоило лишний раз подчеркивать, каким событием было подобное заявление. Лучше сделать вид, что ничего особенного не случилось. Вернувшись к себе в кабинет, она ненадолго задержалась, сложила последние бумаги в папку, проверила электронную почту, потом надела пальто и собралась уходить. Когда она направлялась к лифту, ее взору предстало нечто невероятное: Маркус и Натали уходили вместе. Она незаметно подошла поближе. Ей показалось, что она услышала слово «театр». И ее сразу охватило какое-то непонятное чувство. Какая-то неловкость, даже отвращение.
В театре такие тесные сиденья. Маркус чувствовал себя решительно не в своей тарелке. Он жалел, что у него такие большие ноги, но это было совершенно бесплодное сожаление.[12] Не говоря уж о другом обстоятельстве, усиливающем его пытку: ничего нет хуже, чем сидеть рядом с женщиной, на которую до смерти хочется смотреть. Для него спектакль шел слева, а не впереди, на сцене. Да и на что там смотреть? Его это нисколько не интересовало. Тем более пьеса была шведская! Она что, нарочно его потащила? В придачу автор учился в Упсале. Все равно что отправиться на ужин к родителям. Он был слишком рассеян, чтобы разбираться в сюжете. После театра наверняка зайдет разговор о пьесе, и он будет выглядеть дурак дураком. Как он мог упустить такое важное обстоятельство? Надо любой ценой сосредоточиться и заготовить несколько метких суждений.
Тем не менее под конец спектакля он, к своему удивлению, почувствовал сильное волнение. Может быть, даже что-то вроде зова шведской крови. Натали, казалось, тоже была счастлива. Но в театре никогда не поймешь: бывает, люди выглядят счастливыми по той простой причине, что крестная мука наконец кончилась. Когда они вышли, Маркус было пустился излагать теорию, которую соорудил за время третьего акта, но Натали немедленно пресекла его попытки:
— По-моему, теперь нам надо попытаться расслабиться.
Маркус подумал про свои ноги, но Натали уточнила:
