Добросовестно отсидев два часа, он наконец поднялся. Лицо его показалось мне растерянным, на нем как будто читалось: «Я не знаю, что сказать, чтобы не обидеть хозяев своим уходом».
Растрогавшись, я кинулся ему на помощь:
– Как мило с вашей стороны, что составили нам компанию! Но ваша жена, должно быть, уже беспокоится.
Он ничего не ответил, надел пальто, кивнул на прощание и вышел.
Я смотрел ему вслед, едва удерживаясь от смеха. Когда он удалился на достаточное расстояние, я сказал Жюльетте:
– Бедный месье Бернарден! Визит вежливости нелегко ему дался!
– Не очень-то он разговорчив.
– Вот удача-то! Этот сосед не будет нам докучать.
И я крепко обнял жену, шепча ей на ухо:
– Ты понимаешь, до какой степени мы будем здесь одни? Совсем, совсем одни, понимаешь?
Ничего другого мы никогда не желали. Это было несказанное счастье.
Как сказал поэт, которого цитирует Скютенер[2]: «Быть ничем никогда не наскучит».
На другой день около четырех месье Бернарден снова постучал в нашу дверь.
Впуская его, я думал, что он сообщит нам о визите вежливости мадам Бернарден.
Доктор уселся в то же кресло, что и вчера, принял предложенную чашку кофе и замолчал.
– Как вы себя чувствуете сегодня?
– Хорошо.
– Будем ли мы иметь счастье видеть вашу жену?
– Нет.
– Надеюсь, она здорова?
– Да.
– Ну конечно. Жена врача никогда не хворает, не так ли?
– Нет.
Задумавшись на миг об этом «нет» и об ответах на вопросы с отрицанием с точки зрения грамматики и логики, я имел глупость заметить:
– Будь вы японцем или компьютером, я вынужден был бы заключить, что ваша жена больна.
Молчание. Краска стыда ударила мне в лицо.
– Извините меня. Я сорок лет преподавал латынь и иной раз забываю, что не всем интересны мои лингвистические изыски.
Молчание. Мне показалось, что месье Бернарден смотрит в окно.
– Снег перестал. Слава богу. Вы видели, как он валил нынче ночью?
– Да.
– Здесь все зимы такие снежные?
– Нет.
– Дорогу иногда заносит так, что не проехать?
– Иногда.
– Надолго?
– Нет.
– Дорожные службы расчищают заносы?
– Да.
– Вот и хорошо.
В мои преклонные лета я с такой точностью помню пустой, в сущности, разговор годичной давности лишь по одной причине: из-за медлительности доктора. Чтобы ответить на каждый из вышеупомянутых вопросов, ему требовалось четверть минуты.
В сущности, для человека на вид лет семидесяти, не меньше, это было вполне нормально. Мне подумалось, что лет через пять и я могу стать таким же.
Жюльетта робко присела подле месье Бернардена. Она смотрела на него тем самым взглядом, который я уже описывал, исполненным почтительного внимания. Его же глаза по-прежнему были устремлены куда-то в пустоту.
