Жюльетта посмотрела на меня с ужасом. Так сухо она не разговаривала со мной ни разу за шестьдесят лет:
– Ты понимаешь, что говоришь? Это ты чудовище! Как тебе могла в голову прийти такая гнусность? Если бы не твоя бессонница, ты бы ничего не услышал, и он сейчас был бы мертв. Ты сейчас говоришь, как убийца, самый настоящий убийца!
– Убийца? Ты забываешь, что я спас ему жизнь.
– Это был твой долг! С той минуты, как ты узнал, что происходит, это был твой долг. Ты стал бы убийцей, если бы оставил его умирать. А то, что ты сказал сейчас, мерзко.
«Если бы она знала, что я чуть было не вернул его в газовую камеру», – подумал я – и понял, что не очень-то собой доволен.
– А Бернадетта? – добавила она, смягчившись.
– Я ее не видел. По-моему, она ничего не знает.
– Наверно, надо ей сообщить?
– Думаешь, бедняга поймет? Ручаюсь, что сейчас она спит без задних ног. И правильно делает.
– Завтра она проснется и увидит, что его нет. Для нее это будет шок.
– Подождем до завтра.
– Ты хочешь лечь спать как ни в чем не бывало? Как будто можно после этого уснуть!
– Что ты предлагаешь?
– Ты поезжай в больницу, а я пойду к ней.
– Ты с ума сошла? Она впятеро больше тебя. Может убить тебя запросто!
– Она мухи не обидит.
– Нет, я сойду с ума от страха за тебя. Я сам пойду к ней. В больнице я не нужен.
– Я с тобой.
– Нет. Кто-то должен остаться в Доме. Я дал «скорой» наш номер телефона.
– Ладно, тогда иди побудь с ней. Она не должна быть одна, когда проснется, а то испугается.
– По-моему, мы слишком добры к этим людям.
– Эмиль, это такой пустяк! Если ты не пойдешь, пойду я.
Я вздохнул. Не всегда хорошо иметь жену с золотым сердцем. Но по крайней мере в одном она была права: я все равно не смог бы уснуть.
Я взял карманный фонарик и обнял на прощание супругу, как солдат, отправляющийся на фронт.
Дверь, соединявшая их гараж с домом, оказалась не заперта. Я вошел – слабый луч фонарика осветил кухню. Зловоние наполнило мои легкие – страшно даже представить, что Бернардены ели. Пол был усыпан очистками. Я не пытался распознать их, мне хотелось одного: скорее покинуть эту помойку и вдохнуть воздуха почище.
Я открыл дверь кухни и поспешно захлопнул ее за собой, чтобы не дать распространиться запахам. Увы, напрасно: такая же вонь стояла и в гостиной. Меня замутило. Как могли здесь жить люди? Более того – как мог врач до такой степени пренебрегать элементарными правилами гигиены?
Мой нос разделил букет на составляющие: пахло подпорченным луком, прогорклым жиром, козлиным потом и – особенно сильно, странно и отвратительно – каким-то окисленным металлом. Меня доконал этот последний душок, не связанный ни с чем человеческим, животным или растительным: я в жизни не вдыхал столь нездорового запаха.
