Оставалась последняя возможность, та, о которой постоянно твердила Жюльетта: не впускать его в дом. Наверное, так мне и следовало поступить. Это было бы разумно и законно. И не будь я жалким малодушным учителишкой, нашел бы в себе силы. Увы, мы не выбираем, какими нам быть. Я трусоват не по собственному выбору, таким уж уродился.
Не без иронии я пришел к мысли, что это рок. Когда четыре десятка лет преподаешь латынь и греческий, поневоле будешь на «ты» с мифологией. А значит, была если не справедливость, то, по крайней мере, логика в этой злой шутке судьбы: кому, как не мне, филологу, встретить вживую нового архетипического персонажа?
Это как если бы я был специалистом по болезням печени и под конец жизни сам заболел циррозом: хворь, можно сказать, не ошиблась бы адресом.
Я улыбался, ворочаясь в постели, ибо постиг прискорбную и смешную истину: искать во всем смысл – утешение слабых.
Разумеется, полчища философов додумались до этого раньше меня. Но кому помогала чужая мудрость? Перед лицом стихийного бедствия – будь то война, хула, любовь, болезнь, сосед – человек всегда один-одинешенек, новорожденный и круглый сирота.
– А что, если нам купить телевизор?
Жюльетта чуть не опрокинула кофейник.
– Ты с ума сошел!
– Не для нас. Для него. Пусть тогда приходит, будем усаживать его перед телевизором и жить спокойно.
– Спокойно – под этот адский гомон?
– Не преувеличивай. Это вульгарно, но терпимо.
– Нет, это плохая идея. Одно из двух: или месье Бернарден не любит телевидения и будет дуться еще сильней, чем раньше, но все равно не уйдет. Или он любит телевидение, и тогда будет просиживать у нас не два, а четыре, пять, семь часов каждый день.
– Жуть. Об этом я как-то не подумал. А что, если подарить телевизор им?
Жюльетта рассмеялась.
И тут зазвонил телефон. Мы посмотрели друг на друга с ужасом. Почти два месяца мы жили в Доме, и нам еще ни разу никто не звонил.
– Ты думаешь, это… – пролепетала Жюльетта дрожащим голосом.
Я рявкнул вне себя:
– Конечно, это он! Кто же еще? С четырех до шести ему уже мало! Теперь он начинает с завтрака!
– Эмиль, пожалуйста, не подходи, – проговорила моя жена умоляющим голосом.
Она была бледна как полотно.
Клянусь, я не хотел снимать трубку. Но история повторилась, то же самое произошло, когда он стучал в дверь: это было сильнее меня. Мне стало худо, я не мог вздохнуть. А звонок все не смолкал! Теперь уже не оставалось сомнений, кто звонит.
Еле живой от стыда и на грани нервного срыва, я кинулся к аппарату и снял трубку, оглянувшись на Жюльетту, которая закрыла лицо руками.
