Мадам едва уместилась на диване. Месье занял свое кресло. Оба сидели неподвижно и молчали.
Нам было не по себе. Особенно мне: ведь я сам накликал это вторжение – этот наплыв жира под наш кров. И подумать только, что мое приглашение имело целью смутить соседа!
У Бернадетты не было носа; два едва различимых отверстия, очевидно, служили ей ноздрями. В двух узких щелках чуть выше угадывались глазные яблоки, но трудно было утверждать, что эти глаза что-нибудь видят. Особенно же меня заинтриговал рот: ни дать ни взять пасть спрута. Мне было любопытно, может ли это отверстие издавать звуки.
Как гостеприимный хозяин, я учтиво обратился к ней, сам удивляясь, до чего естественно это вышло:
– Дорогая мадам, что предложить вам выпить? Кир? Капельку шерри? Портвейн?
Тут произошло нечто устрашающее: глыба повернулась к мужу, и раздалось что-то вроде приглушенного урчания. Паламед, очевидно понимавший этот язык, перевел:
– Никакого спиртного.
Я растерялся, но все же не вышел из роли:
– Сок? Апельсиновый, яблочный, томатный?
Новый залп нечленораздельных звуков.
– Стакан молока, – перевел толмач. – Горячего и без сахара.
После десяти секунд неловкого молчания он добавил:
– Мне кир.
Мы с Жюльеттой, радуясь случаю сбежать, отправились на кухню. Пока грелось молоко, мы не решались даже посмотреть друг на друга. Чтобы разрядить атмосферу, я шепнул жене:
– У нас не найдется для нее рожка с соской?
Моя седая девочка судорожно хихикнула.
Жирное щупальце коснулось моей руки, когда я подал гостье стакан. Меня передернуло от брезгливости.
Но это было ничто в сравнении с омерзением, которое я испытал, когда оно поднесло стакан ко рту. Подобие губ округлилось и втянуло содержимое. Молоко было высосано залпом, но проглочено в несколько приемов; каждый глоток сопровождался чавкающим звуком, с каким резиновый вантуз прочищает засорившуюся раковину.
Меня била дрожь. Скорее, сказать что-нибудь, что угодно, лишь бы не молчать.
– Вы давно женаты?
Мое подсознание, когда я давал ему высказаться, всегда было бестактным.
По прошествии пятнадцати секунд муж ответил:
– Сорок пять лет.
Сорок пять лет с этой кистой. Я начинал лучше понимать душевное состояние соседа.
– На два года дольше нас, – сказал я с искренним почтением к столь долгому семейному стажу.
Однако мой голос, я это чувствовал, звучал фальшиво. Из-за этого мне было еще труднее себя контролировать, и я ляпнул чудовищный в своей неуместности вопрос:
– А дети у вас есть?
