Нет уж, кофе он от меня не дождется! Это было бы чересчур. Я слышал, что американцы говорят своим гостям: «Help yourself»[4]. Но не каждому дано быть американцем. С другой стороны, у меня все равно не хватит наглости отказать ему в чем бы то ни было. И я, со свойственным мне малодушием, предложил компромиссное решение:
– Мне некогда варить кофе. Сейчас я вскипячу воду, чтобы приготовить жене отвар, и заодно сделаю для вас чашку чаю.
«…если вам угодно», – чуть было не добавил я, но хотя бы эти слова мне достало мужества проглотить.
Я подал ему чай и понес отвар Жюльетте, которая, съежившись под одеялом, шепотом спросила:
– Что с ним? Почему он ломал дверь, как разбойник?
Глаза у нее расширились от страха.
– Я не знаю. Но ты не беспокойся, он не опасен.
– Ты в этом уверен? Ты слышал, с какой силой он колотил в несчастную дверь?
– Он не злой. Просто неотесанный.
Я рассказал ей, что месье потребовал кофе. Она прыснула.
– А может, оставишь его внизу одного?
– Я побаиваюсь.
– Попробуй. Просто чтобы посмотреть на его реакцию.
– Мне бы не хотелось, чтобы он рылся в наших вещах.
– Это на него непохоже.
– А что на него похоже?
– Послушай, он просто хам. А хаму ты имеешь право хамить в ответ. Не спускайся, пожалуйста, не надо. Мне страшно, когда ты с ним один.
Я улыбнулся.
– Тебе не так страшно, когда ты со мной и можешь меня защитить?
В эту минуту что-то оглушительно громыхнуло. Потом еще раз, и еще. По ритму мы догадались, что происходит: враг поднимался по лестнице. Ступеньки, привыкшие к нашему легкому весу, трещали под тушей месье Бернардена.
Мы с Жюльеттой переглянулись, как дети, запертые в кладовой людоеда. Бежать было некуда. Неспешные тяжелые шаги приближались. Дверь я оставил открытой, мне и в голову не пришло ее закрыть: разве такая малость могла защитить нас? Нам пришел конец.
В то же время я сознавал, как смешон наш страх: на самом деле ничего серьезного нам не грозило. Сосед был, конечно, сущим наказанием, но вряд ли он причинил бы нам какой-то вред. И все же мы дрожали от ужаса. Он был уже совсем близко. Входя в роль, я с озабоченным видом взял за руку больную.
Он вошел. Увидел картину: встревоженный муж у постели захворавшей жены. Я изобразил удивление:
– О! Вы поднялись к нам?
Как будто треск лестницы позволил бы мне об этом не догадаться!
Выражение его лица не поддавалось анализу. Он был явно возмущен нашими дурными манерами и в то же время смотрел подозрительно: Жюльетта ведь могла и прикинуться больной с единственной целью пренебречь долгом гостеприимства.
