Арман тут же безжалостно порицал себя за малейшее сомнение. Он вспоминал годы, прожитые в Храме, рыцарей, с которыми был знаком… Жан де Пуатье, Ги де Сен-Жермен… Всех их настигла инквизиция, и об их дальнейшей судьбе ничего не было известно. Справедливые и мудрые люди — их отличала глубокая религиозность и готовность отдать все ради ближнего, не требуя ничего взамен.
Это произошло несколько дней назад, а именно 19 марта. Крестовый поход против рыцарей Храма завершался, когда Жак де Моле, последний великий магистр ордена, после семи лет заключения и пыток взошел на костер перед собором Парижской Богоматери. Плечом к плечу с ним погиб командор Нормандии Жофруа де Шарни. Этому чудовищному жертвоприношению предшествовали смерти многих рыцарей на костре. Остальных ждала иная участь — пожизненное заключение в подземных тюрьмах, что делало их живыми мертвецами. Вся собственность ордена перешла в руки государства, а сам орден и даже память о нем тщательно стерли с лица земли. И все же остались возведенные ими церкви странной восьмиугольной формы, подобной кресту — символу тамплиеров; они превратились в немых свидетелей человеческого варварства.
Клод Сенешаль заметил, как глаза его друга подернулись поволокой воспоминаний. Он знал, что Арман де Перигор принадлежал к ордену Храма, и если бы не те считанные часы… или дни… его жизнь сложилась бы совершенно иначе. Если бы церемонию посвящения и день ареста тамплиеров поменять местами, и Армана успели бы посвятить в рыцари…
Немного помолчав, врач наполнил свой стакан и сочувственно улыбнулся другу.
— Мой дорогой Арман, никто никогда не ставил под сомнение доброе имя ордена. По крайней мере этого не делали те, кто хорошо знает нашего короля… и тех, кто его окружает. — Он снова замолчал и подвинул другу миску с орехами. — И все же, ты прав, это радостная новость. Хотя ты еще не все знаешь… — перейдя на шепот и несколько раз перекрестившись, Сенешаль не сдержался и улыбнулся. — Перотт рассказал мне, что когда великий магистр взошел на костер и языки пламени охватили его тело, он выкрикнул проклятие, адресованное королю и папе.
Перигор молчал, вопросительно глядя на друга.
— По словам Перотта, свидетели до сих пор трепещут при воспоминании об этом и крестятся, защищаясь от дурного глаза. Когда все думали, что де Моле уже потерял сознание, задохнувшись в дыму, из пламени взметнулся его голос. До этого он не издал ни единого крика, впрочем, как и де Шарни… Все говорили, что для них смерть стала освобождением. Так вот, все отчетливо услышали голос де Моле. «Слушай меня, Филипп, король-изменник, и ты, Климент, папа-нечестивец, не пройдет и года, как я призову вас на Суд Божий! Проклинаю вас!» — Сенешаль сдвинул брови и пристально посмотрел другу в глаза. — Вот что сказал Жак де Моле. По крайней мере так утверждает Перотт.