Меня подмывает спросить, как это случилось, но тут я соображаю, что история эта наверняка не из романтичных. Если мальчишки оказались на попечении своего дяди-лузера, то с их родителями, конечно же, приключилось что-то очень нехорошее. Либо мертвы, либо сидят, либо просто бросили детишек на произвол судьбы. Что ни возьми — всё пахнет плохо, так что я решаю не поднимать вопрос.
— Твой дядюшка, как я посмотрю, крутой мужик, — говорю я. Сарказм хлещет из меня через край и добавляет ещё одно пятно к тем, что уже имеются на ковре.
— Он не так уж плох. Бывают хуже.
Как раз в это мгновение из своей комнаты выходит Коди. Он без майки.
— Моя футболка воняет Филеем, — заявляет он, — а у меня больше нет чистых. Это ты виноват, что у меня больше нет чистых рубашек!
Громила вздыхает и поясняет:
— Стирка белья — тоже моя обязанность.
Я начинаю подозревать, что вся домашняя работа — его обязанность.
Окидываю взглядом голую спину Коди. Совсем иная картина, чем у его брата. Ни синяков, ни шрамов, вообще никаких признаков того, что необузданный дядя воспитывает племянника ремнём. Может, я действительно ошибаюсь, и мужик на самом деле мечет громы и молнии только на словах, а сам и пальцем не трогает своих подопечных? А как же тогда спина самого Громилы?
А он в это время идёт в маленький чулан, примыкающий к кухне и превращённый в прачечную, выбирает из вороха белья, громоздящегося на сушилке, маленькую футболку и бросает её Коди.
— Чистая?
— Нет, я ею в сортире подтёрся.
Коди бросает на брата косой взгляд, на всякий случай обнюхивает футболку и, удовлетворённый, шагает в свою комнату, на ходу по-гудиниевски пытаясь продеть одновременно голову и руки в соответствующие отверстия одёжки.
Громила возвращается на кухню.
— Ну что ж, наверно, тебе пора перейти к основной части нашего разговора — к тому, чтобы я держался от твоей сестры подальше. Угрозами ты ничего не добился, значит, теперь постараешься убедить меня более цивилизованным образом, я правильно понимаю?
У меня не достаёт смелости взглянуть ему в глаза. Знаю, что вид у меня виноватый, но, сказать по правде, я сердит на себя самого за то, что налетел тогда на Громилу, как самый настоящий отморозок.
— Бронте сама себе голова, — ворчу я. Потом добавляю: — Но мне бы очень не хотелось, чтобы она встретилась с дядюшкой Хойтом.
— Мне тоже, — соглашается он. — И, на всякий случай: я совсем не такой, как мой дядя.
— Сам вижу. — Протягиваю ему ладонь. — Ну… надеюсь, ты не в обиде?
