— Что забрать? — недоумевает Бронте.
И тут меня озаряет. Вот что нужно Брю. Вот что нужно ВСЕМ НАМ. Это единственная возможность спасти его. Просто и — невозможно. Но ведь и Брю тоже совершил много невозможного, значит…
— Нам надо взять обратно всё, что мы позволили ему украсть у нас! Мы должны украсть это у него!
В её глазах загорается искорка — она поняла.
— Как?!
Дядя Хойт!
— А как делал его дядя! Он всё время злился. Потому что ему этого хотелось! Мы много чего отдали Брю — теперь нам надо захотеть забрать это обратно. Мы должны сделать это опять своим!
Бронте кивает. Огонёк дефибриллятора сменяется на зелёный.
— Последний раз, — говорит сестра.
Прижимаю электродные пластины к груди Брю, но мысли мои — не здесь. Они — обо всех синяках, которые я отдал ему, о сотрясениях, которые я отказался взять себе, о душевных муках и печалях, которые я с такой лёгкостью перевалил на другого человека. Я иду наперекор инстинкту самосохранения и борюсь за то, что утратил, за то, от чего раньше отказался. Мои раны — это мои раны, и я хочу сам нести их.
— РАЗРЯД!
Я накачиваю тело Брю электричеством, а сам в это время пытаюсь украсть у него хотя бы крошечную часть того, что вообще не должен был ему отдавать: удары, сыпавшиеся на меня на лакроссном поле, сердечные муки, от которых он избавлял меня дома… Стоило мне поддаться в малом — и я легко отдал ему и всё остальное. Но как бы трудно мне теперь ни пришлось, я возьму всё-всё обратно, если хочу спасти его! Заберу всё и даже больше. И я безмолвно молюсь о том, чтобы почувствовать боль — хоть маленькую, хоть где-нибудь, а ещё лучше — везде.
Бронте проверяет пульс.
— Ничего!
Но я что-то чувствую… Вот, вот оно — крохотное покалывание в плече — в том самом месте, куда Бронте двинула меня в тот злополучный день после лакросса. Я поднимаю руку и вижу еле заметную желтоватую тень — там проступает синяк, которого ещё минуту назад не было! Всё, что мне удалось отобрать у Брюстера — лишь крохотный синяк…
… и всё же этого хватает.
— Постой! — вскрикивает Бронте. — Кажется, есть пульс!
И вдруг Брю разражается кашлем, изо рта фонтаном бьёт вода. Мы с Бронте кричим от радости. Переворачиваем его набок — пусть вытечет всё, что есть. Брю кашляет и кашляет. Его глаза распахиваются и… тут же закрываются вновь.
Мы спасли тебя, Брю! Мы спасли тебя! Сейчас, в эту самую минуту, ничто в мире ни для Бронте, ни для меня не имеет значения. Мы спасли тебя!
Но он без сознания.
