Он помолчал. Богдан тоже хранил молчание, потрясенный.
— Нельзя сказать, что уездное руководство смотрело на это все сквозь пальцы. Что-то делалось. Но как-то, знаешь… неуклюже. Впрочем, задним умом все крепки. Например. Год назад Бейбаба Кучум лично пригласил из Ханбалыка знаменитую труппу Императорского театра сыграть пьесу замечательного нашего драматурга Муэр Дэ-ли «Великая дружба».
— Знаю, — кивнул Богдан. — Прекрасная и очень добрая вещь.
— Вот. Все вроде правильно. Прутняки развешивать направо и налево – ведь не выход, правда же? Души надо чистить – словом умным и добрым, искусством настоящим… Директор по делам национальностей в Ханбалыке, преждерожденный единочаятель Жо Пу-дун, сам рассматривал вопрос и дал разрешение на гастроль. Знаменитая пьеса о дружбе народов – самое то! Кто ж мог предвидеть…
— А что такое?
— А то, что играли-то, разумеется, на языке подлинника. И как дошло до этого, помнишь, душераздирающего диалога в первом акте… — Мокий Нилович с легкостью перешел на ханьское наречие и, безукоризненно тонируя слоги, демонстрируя при том незаурядное артистическое дарование, процитировал наизусть: — «Ни хуй бу хуй дайлай хуйхуйжэнь дао дахуй?» — «Во чжэгэ е бу хуй». — «Дуй…»[16] – тут в зале дикий гвалт поднялся, актеров забросали гнильем, а потом, буквально на следующий день, асланiвський меджлис принял постановление о запрещении публичного пользования ханьским наречием на всей территории уезда – он, дескать, является грубым, пошлым и оскорбляет слух любого воспитанного человека.
— Но это же противуречит народоправственным эдиктам и уложениям!
— Правильно, противуречит. Так сказать, дуй. Ну и что в связи с этим прикажешь делать?
— Они что, ханьское наречие впервые услыхали?
— Кто теперь разберет…
Мужчины снова помолчали. Потом Богдан резко выпрямился.
— Раби Нилыч… Но ведь если артистов закидали гнильем, которое, заметь, у зрителей уже было с собой, стало быть, кто-то все заранее просчитал? Кто-то буквально спровоцировал это, пригласив ханбалыкскую Императорскую труппу?
Мокий Нилович прищурился.
— Вот именно, — жестко сказал он после паузы. — В корень смотришь, Богдан Рухович, сидеть тебе лет через десять в моем кресле… В корень.
— И это осталось без…
— Без чего?
Богдан не ответил. Нечего было ответить.
Мокий Нилович продолжал:
— Понимаешь, какая жмеринка… Оказалось, что князь и его администрация в такой ситуации совершенно беспомощны. Совершенно. Если преступление совершает один человек, два, десять даже – все ясно. Если какой-то конкретный фигурант или конкретный печатный орган вдруг, не приведи Господи, бабахнул бы: режь, например, эвенков – все тоже ясно. Разжигание межнациональной розни. Каторга, или там бритье подмышек с последующим пожизненным
