В ныне двухкомнатной, разгороженной, а раньше однокомнатной, квартирке было тускло, пыльно, невесело. Давно не стиранные шторы застилали серый предвечерний свет.
– Мама, мы здесь, – громко возвестил Юлий. – Сейчас сварю картошечки.
– Кто-кто? В теремочке живет, – всколыхнулся за стенкой глухой голос. – Кто-кто, за печуркой лапкой скребет. Кто-кто, милый зверь ждет потерь. Распахнется дверь, кто-кто. А ветер шевелит, верь не верь.
– Мама немного болеет, – сильно покраснел Юлий, что было видно и в полутьме. – Инвалид немножко.
– На что же вы живете? – задала практический вопрос простая девушка Элоиза.
– Отличная стипендия триста рублей… мамина пенсия. Тут еще пять тысяч на голову свалились. А главное, – приободрился барабанщик, стягивая с плеча куски шумового устройства – ученики. Как, однако, много, олухов, не говорю "к счастью". Геометрией с ними занимаюсь. У меня в школе лучше всего геометрия шла. Там линии всегда где надо пересекаются, и треугольники с параболами насквозь видны. Это вам не муниципальный политес. Но инвалидов на геометрию не прокормишь, хоть и прозрачно все. Очень хорошо изредка прирабатываю. Ты не волнуйся.
– Хм, – хмыкнула Элоиза. – Ну, давай картошку, геометрий, чистить буду.
В это мгновение дверь распахнулась и на пороге оказалась женщина средних лет, не полная, далеко не болезненного вида, но с пустым, бледным лицом.
– Ай-я-яй, – произнесла она глубоким голосом. – Юлий. Кто это здесь?
– Это просто, – пролепетал сын. – товарищ одна…Элоиза…по партии.
Женщина с минуту оглядела девушку:
– Просто. Как пряник. Просто. Как стон. Вижу, вернулся радужный сон.
– Я сейчас уйду, – всполошилась девушка. – Я даже не Элоиза. Я просто Лиза. Щас уйду.
– Зачем? – вопросила женщина.
– Мама, она меня провожала. Случайно.
– Зачем уйду? – повторила женщина.
Она подошла к Элоизе, взяла за руку и заглянула девушке в глаза. Элоиза страшно покраснела, так что ее бледная сухая кожа покрылась прыщиками.
– Христова невеста, – произнесла мать. – Тут тебе и место. Чисть картошку, да кушай, невеста, намеси мне теста. На меня не смотри, я протухший фрукт.
И медленно пошла, и скрылась за дверью.
Еще добрых два часа молодежь плескалась под раковиной, жарила картошку, Июлий носил маме тарелку, бутерброды и чай с повидлом, а когда Элоиза взялась, глядя в темнеющее окно, собираться, сказал:
– Я тоже. Провожу. Хотя бы до партийной Вас явки.
– Сними ка шторы, Июлий, постираю. И не надо этого…Пока…Потому что мама у тебя хорошая. Да и битый небитого не везет.
