– Тут ученик один мой заходил…мальчик-второгодник…с плохой родословной, – неуверенно промямлил, не зная, что делать, Полозков.
Собаченка в ногах судорожно дернулась и даже чуть заскулила.
– Извиняй, мужик – нахмурился банкир. – Через час китайва мешок юаней приволокут, грызня будет. А с минуту один старикашка-шустряк придет мне по картам небо разгадывать, да фьючерсные котировки, зажмуримшись, в падучке определять. Иди, иди пока…с богом.
Дверь опять с грохотом распахнулась, влетела полнотелая расфуфыренная, красная, как перец, секретарша и, визжа и заикаясь, стала тыкать в ноги географу:
– Проник, прополз червяк…наживка…
Влетел в кабинет стальной Артур, выволок Воробья за шкурку и, высоко подняв, стал рассматривать, как на охоте недобитую дичь.
– Вы его…лучший ученик…несобранный вот только, – забормотал учитель.
– Обещаю, пальцем не тронем. Спрашивайте несильно, – сурово нахмурился банкир и указал стальному Артуру. – А ты иди, слесарек. Я уж твои фокусы знаю. Проводите, – приказал он секретарше.
И в дверях ничего не разбирающий от волнения географ чуть столкнулся с маленьким сухим старикашкой, кинувшим в географа легкий взгляд.
Арсений Фомич вышел из банка, присел в стороне на скамью автобусной остановки и стал дожидаться нерадивого второгодника, опасаясь и переживая за его возможное долголетие и с неохотой готовясь отправиться и в милицию. Тут же, как ни странно, к сидящему, видно подозревая бомжа, подошел и милиционер, учтиво отдал честь и спросил:
– Случилось что, товарищ? Имеете что сообщить?
Арсений поднял глаза и увидел лейтенанта Зырикова.
– Да нет, – уклончиво ответил географ. – Пока все как всегда.
– Нас как учили в учебке, – протянул лейтенант. – Если ничего не случилось, значит праздник. Ну, здравия желаю, коли что, – и удалился неспешно быстрой походкой.
Но разговор Воробья в банке оказался на редкость коротким. Через десяток минут он был вновь введен в большой кабинет, усажен, как манекен, в кресло и по очереди моргал подбитым правым и левым глазом, поскольку одновременно это было больно.
– Ну, – спросил банкир. – Журналист? – и швырнул Воробью газетное удостоверение, бабочкой порхнувшее над столом.
Воробей убрал картонку трясущимися пальцами:
– Ага.
– Ловкий?
– Ага.
– Шустрый?
– Пока.
– Всех обвел, шустряк?
– Не-а. Прокололся.
– Вот то-то. Ты в эту болоту, – и банкир приподнял со стола большую торжественную фотографию с теперь битым стеклом, а журналист поерзал на кресле задом, – больше не суйся. Дюже стремно. Понял? – и порвал мелко фоточку, полученную Воробьем на собрании боевиков, и швырнул на ковер. – В бетон попадешь. В бетоне купаться любишь?
