В чем-то, возможно, наши размышления не соответствовали действительности, но они точно выражали наши раздумья и тревоги. Поэтому в спектакле мы решили рассказывать о личности, которая из-за определенного стечения обстоятельств вдруг обретает силу, мощь, вес и в конечном счете трон. Почему? Из-за того, что Ричард сумел воспользоваться разобщенностью и разладом, царившими вокруг. Это был жуткий мир борьбы и предательства, грубости и демагогии, где не было ничего святого, не было убийц и жертв, а была лишь временная победа одной твари над другой. Не было там положительного человека. Именно в такой атмосфере мог вырасти феномен, подобный Ричарду. Мир злодеев — вот питательная среда, в которой вырос самый подлый из них, самый отчаянно-наглый. Ричард обнажает механизм власти впрямую, срывая с идеи королевского величия все и всяческие покровы. Для него судьбы человеческие — глина. Весь мир — огромный ком глины, из которого ты можешь делать все что захочешь. Если у тебя есть власть.
При таком понимании характера Ричарда надо лепить его с нуля — это одинокий, серый, незаметный человек, снедаемый ненавистью к людям за то, что он убог и ничтожен: «Я, сделанный небрежно, кое-как /Ив мир живых отправленный до срока / Таким уродливым, таким увечным, / Что лают псы, когда я прохожу».
Однако этот обиженный, перекореженный, опаленный лютым презрением к людям человек мечтает о высоком и недосягаемом и начинает свой путь в тиши одиночества. У него еще нет союзников и единомышленников. Он опаслив. Он привык пресмыкаться и подлаживаться. Потому поход свой против ненавистных ему людей, свой кровавый путь он начинает, оглядываясь, труся, вздрагивая и замирая. И постепенно наглеет, набирается сил и становится, наконец, Ричардом III. В итоге власть получает не исключительный человек, не герой, а злобное ничтожество, упырь.
Но если так посмотреть на пьесу «Ричард III», то, возможно, играть Ричарда надо не сатаной и дьяволом, а мелкой таарью, трусливой, ничтожной натурой, которая, пользуясь человеческим несовершенством, лезет в дыры и щели, а не идет на приступ. Он, как мышь, прокладывает себе дорогу молча, тихо и незаметно, готовый при малейшей опасности бежать. Все тем же мышиным способом, пользуясь разладом и раздором, ища лазейки и прогрызая дыры, натравливая и льстя, предавая и продавая, всегда настороженно ожидая удара, это ничтожество взбирается на иерархическую гору. Что-то шакалье есть в нем. «Я сплел силки: умелым тол- кованьем / Снов, вздорных слухов, пьяной болтовни / Сумел я брата, короля Эдварда, / Смертельно с братом Кларенсом поссорить» — вот тактика и философия Ричарда: стравливая и науськивая, раболепствуя и подличая, он медленно, но верно карабкается наверх. И в этом восхождении его подталкивают человеческая глупость, неумение людей узреть последствия содеянного.
