Я уже останавливался на том, какое значение в самом начале моей актерской карьеры имел спектакль «Крепость на Волге», хотя славы Вахтанговскому театру он и не составил.
Также в конце учебы в Щукинском училище на мою долю достались две серьезные и, надо сказать, точно определяющие мое актерское лицо — так называемого социального героя — роли. Это Нил в «Мещанах» Максима Горького и Макеев в пьесе Константина Симонова «Чужая тень» — бескомпромиссный, железномыслящий, все знающий человек. Сюжет второй пьесы, пожалуй, точно отражал тогдашние тенденции в искусстве и в жизни…Вообще занятно бывает рассуждать о том, как те или иные пьесы соотносятся с действительностью и какая участь уготована им в театре. Все стареет. Но, пожалуй, ничто не стареет так быстро, — как пьесы, отражающие не процесс жизни, не ее глубины, а сегодняшнюю злобу дня, сиюминутность, которая уже завтра становится неинтересной и даже смешной. В этом плане Театру имени Вахтангова повезло — на его сцене редко шли спектакли- однодневки, да и то в основном по нажиму сверху, так сказать, по-советски. Однако такое везение не случайность, а закономерность, произошедшая из грамотного руководства театром в разные годы, из толковой режиссуры, из профессионализма труппы и рабочих сцены, из коллективного, наконец, чувства вкуса и красоты и еще из многих и многих слагаемых. И когда меня приняли на службу в театр, я волей-неволей должен был соответствовать этим высоким требованиям. Я и выкладывался, и ста- алея в любой постановке отыграть свои роли с максимальной 'тдачей сил, а уж в хорошей — само собой.
«Мещан» ставил Леонид Моисеевич Шихматов. Работа { этом выпускном спектакле оказалась для меня тяжелой, пото- iy что Нил, пожалуй, одна из сложнейших ролей горьковского епертуара. Он сложен своей идеальностью, декларативностью, оторую уж очень тенденциозно заявил в пьесе автор. Это, ко- 1ечно, не дискуссионный образ. Демонстративно противопос- авленный мещанам, Нил и схематичен, и в чем-то однолинеен.: ак, по крайней мере, я его воспринимал и, не имея еще необхо- имого жизненного и артистического опыта, пытался эту декларацию и сыграть. Отсюда в моей игре появились нажим, петуши- ibie перья, фальшь. Я понимал ложность и натугу своего Нила, to чем больше старался, тем хуже получалось. Товарищи меня обгоняли, находя и образ, и характерность, и человеческую ин- 1ивидуальность своим героям, а я лишь проговаривал реплики ^естественным голосом и понимал, что образ не складывается.
