— Этот Флорестан слишком слаб. Нужно вызвать более мощного духа.
— Дорогой граф, — сказала Козима, стараясь изобразить улыбку, — мы должны выказывать уважение всем посланникам светлого мира.
Фрау Хёльдерлин, сидящая рядом с Козимой, повернулась к ней и шепнула:
— Спросите еще раз.
— Флорестан, — позвала Козима, голос ее все еще дрожал, — Шарлотта Лёвенштайн хочет поговорить с нами?
Тишина.
— Спросите его, что случилось, — прошипела фрау Хёльдерлин. — Спросите, что с ней случилось?
— Шарлотту Лёвенштайн забрали… — осторожно начала Козима, — высшие силы?
Дощечка двинулась по кругу и остановилась недалеко от того места, где была в самом начале.
— Первого ранга?
— Второго?
— Третьего? — От недоверия сопрано Козимы фон Рат перешло на невозможно высокий регистр звучания.
Дощечка покатилась по столу к соответствующей плитке.
Собравшиеся начали перешептываться.
— Но почему? — вскрикнула Козима.
Шепот затих, и дощечка снова поехала к буквам и показала:
— Какой грех?
Толстая шея Козимы задрожала от волнения, и она спросила:
— Она пыталась управлять высшими силами?
— Зачем?
Дощечка не ответила, и комната опять погрузилась в тишину.
— Зачем она это делала? — повторила Козима.
Дощечка не шелохнулась.
— Где она? — продолжала Козима. — Куда ее забрали?
Ничего.
— А что насчет Отто? — сказала Натали Хек. — Спросите, что случилось с ним.
Кивком головы показав, что услышала ее, Козима спросила:
— Флорестан, а где герр Браун?
И снова ничего.
— Герра Брауна тоже забрали?
Дощечка дрогнула и медленно подкатилась к ответу
— Он жив?
Деревянное сердце описало несколько больших кругов и остановилось на пустой части стола, так и не дав ответа.
Уберхорст кашлянул, чтобы привлечь внимание, и сказал нерешительно:
— Можно… Можно я задам вопрос?
— Пожалуйста, — ответила Козима.
— Я хочу знать, должен ли я рассказать им?
— Рассказать кому? Что?
— Это… — Уберхорст сделал паузу и закончил: — Это личное.
— Мой дорогой! — вмешался Брукмюллер, и от его звучного голоса, казалось, задрожал даже стол. — Вы находитесь среди друзей!
В стекле пенсне маленького слесаря отразился свет. Его глаза напоминали два овала мерцающего пламени.
— Это личное дело, герр Брукмюллер.
Граф, сидевший рядом с Уберхорстом, обратился прямо к нему, как будто вокруг больше никого не было. Его голос звучал бесстрастно:
— Она что-то сказала вам? Фройляйн Лёвенштайн?
Слесарь заглядывал по очереди в лица собравшихся в надежде встретить поддержку, но безуспешно.
