— Пытаться заснуть было бессмысленно: я была слишком измучена. Я села на кровати и стала смотреть в окно. Шторы были задернуты не полностью, и я попробовала успокоиться, считая секунды между вспышками молнии. Постепенно нервное возбуждение спало, и я уже могла думать об этой неприятной ситуации с большим хладнокровием. После некоторых размышлений я пришла к выводу, что мое присутствие в доме Шеллингов стало невыносимо и решила, что уеду из Вены при первой же возможности.
Состояние транса придало лицу Амелии Лидгейт чрезвычайную безмятежность, но иногда по нему все же проскальзывала тень эмоции. Сейчас ее черты окрасила глубокая печаль.
— Осознание того, что мне нужно будет покинуть Вену, наполнило меня ужасной грустью, больше похожей на отчаяние. Мне придется забыть обо всех своих мечтах: работать с доктором Ландштайнером, приобрести достаточно знаний, чтобы отредактировать дневник моего деда. Все мои планы и устремления останутся нереализованными. Я горько заплакала. Хотя я и была полностью поглощена своим горем, но, услышав шаги герра Шеллинга, спускающегося по лестнице, я моментально пришла в себя. Он направился сразу к моей двери, но больше не стучал и не звал меня. Я услышала, как ключ входит в замок и поворачивается. Дверь открылась и быстро закрылась — он вошел.
— Я была ошеломлена. Я не могла поверить, что это произошло. Тем не менее мне пришлось в это поверить, потому что я слышала его дыхание. Ужасно неприятный звук. Сверкнула молния, и я убедилась, что он действительно находится в моей комнате. Он стоял близко, как какое-нибудь кошмарное видение. Матрас просел, когда он забрался на мою постель. «Амелия, — прошептал он, — Амелия». Я была будто парализована, не могла пошевелиться. Я чувствовала на себе тяжесть его тела, его губы на своем лице, жесткие усы царапали мне щеки. Потом он впился губами в мои губы. Я не могла дышать… Я не могла дышать… Я задыхалась и начала…
Грудь мисс Лидгейт вздымалась. Она подняла левую руку. Это было вялое, слабое движение, как будто водоросли подхватил неторопливый ручей. Подавив кашель, она попробовала продолжить.
— Это было… — Она снова закашлялась. — Это было…
Внезапно ее глаза резко открылись — как у куклы. Они были неестественно широко распахнуты и смотрели в одну точку. Радужные оболочки цвета олова перемещались слева направо, рассматривая потолок, потом опустились посмотреть на то, что находится у ее ног. Вдруг, с неожиданной грацией, Амелия Лидгейт спустила ноги с кровати и села, опершись при этом на обе руки. Либерман заметил, что пальцы ее правой руки так же крепко схватились за кровать, как и пальцы левой. Больничное платье соскользнуло с плеча, обнажив бледную кожу и нежный изгиб маленькой груди. Девушку было не узнать: в ее внешности было что-то легкомысленное, почти небрежное. Прядь волос упала ей на лицо, но она не попыталась убрать ее. За рыжими локонами Либерман видел глаза мисс Лидгейт, отливающие тусклым металлическим блеском. Она смотрела на него неподвижным, изучающим взглядом.
