— Да, — сказал Либерман, — думаю, ты прав.
— Я не могу дать тебе никакого совета, Макс, — продолжал Райнхард, — потому что каждый человек должен сам прокладывать себе дорогу в жизни. Но я могу передать тебе немного своего опыта, который, может быть, пригодится, а может быть и нет. — Усталые глаза инспектора засветились необыкновенным блеском. — Если бы я пошел на поводу у этих сомнений, не знаю, что бы со мной стало! Какое бы жалкое существование я вел! Мужские клубы, поездки в Баден, иногда охота, случайные встречи с какими-нибудь продавщицами… Говорю тебе, Макс, не проходит ни одного дня, чтобы я не признавал себя одним из самых счастливых мужчин на свете. Моя жизнь была бы пуста и безрадостна без моей дорогой Эльзы и бесконечного счастья, которое дарят мне мои прекрасные дочери.
Для Либермана эти слова прозвучали очень обнадеживающе.
Райнхард продолжал в самых пылких выражениях говорить о своей жене и детях, и Либерман ответил ему взаимностью, рассказав немного о Кларе и ее семье. Максу стало немного неловко: он как будто вторил своему отцу, повествуя о длительных и крепких связях между семьями Либерманов и Вайсов. Но в то же время он чувствовал облегчение, как будто начал строить мост, соединяя разные части своей жизни воедино и делая эту связь более гармоничной и крепкой.
Потом они сменили тему и постепенно неохотно вернулись к неприятному случаю в институте.
— Знаешь, — сказал Райнхард, — я никак не могу выбросить это из головы. У меня перед глазами так и стоят эти несчастные… младенцы.
— Да, — согласился Либерман, — это было душераздирающее зрелище. — Он закурил еще одну сигару и спросил: — Об этом не писали газеты?
— Нет.
— Из-за комиссара Брюгеля?
— Конечно, — Райнхард нахмурился, услышав имя своего начальника. — Он говорит, что если это станет известно широкой публике, будет только хуже — убийство предстанет в еще более сенсационном свете.
— Есть ли какой-нибудь прогресс в этом деле?
Райнхард принялся описывать свой разговор с Рохе. Иногда Либерман задавал ему уточняющие вопросы, но большую часть времени молодой доктор внимательно слушал. Сигара медленно тлела в его руке, миллиметр за миллиметром превращаясь в безжизненный прах.
— На твоем месте я бы стряхнул пепел, — предупредил Райнхард.
Либерман лениво повернулся и легонько стукнул пальцем по сигаре. Пепел упал в пепельницу, оставив маленькое облако пыли.
— Как его зовут, этого Рохе? — спросил Либерман.
— Теодор.
