— О… — прошептала Клара, вдруг разглядев эту фреску.
Либерман заглянул в каталог и жестом подозвал сестру и невесту.
— На создание этих панно, — начал он, вкратце пересказывая то, что прочитал в путеводителе, — автора вдохновила вагнеровская интерпретация Девятой симфонии Бетховена. Первое называется «Тоска по счастью», второе — «Враждебные силы», а третье — «Тоска по счастью, излитая в поэзии». Все вместе они символизируют победу искусства над несчастьями.
В зале царила пугающая тишина — как в склепе. Посетители замерли, глядя на волшебную панораму Климта, как будто в ней заключалась какая-то тайна, которая может открыться только самому внимательному.
Либерман медленно переводил взгляд с одного панно на другое, пока не почувствовал легкое головокружение. Цвета были такие яркие: красный оттенка бычьей крови, аквамариновый, серебристый, цвет ржавчины и, конечно, много золотистого. Либерману показалось, что Климт использовал в этой работе не краски, а самоцветы, железную руду и драгоценные металлы.
Только когда глаза Либермана привыкли к пестрой карусели цветов шедевра Климта, он смог оценить персонажей, которые постепенно стали проявляться как отдельные личности. Худые обнаженные тела с мольбой протягивали руки к рыцарю в доспехах; уродливая обезьяна с крыльями сидела на корточках среди вызывающих ужас мертвых голов и сирен, а мужчина и женщина, прижавшись друг к другу, целовались под хором ангелов. Некоторые части фрески излучали тишину и спокойствие, тогда как другие изображали бурную деятельность и, казалось, каждый сантиметр находился в движении: рябь, волны, водовороты и воронки. Висевшие на стенах зеркала, в которых умножались персонажи панорамы, словно оживляли фрески.
В зал вошла женщина средних лет с пышной грудью в сопровождении молодого человека, который показался Либерману знакомым. Он подумал, что мог встречать его в районе Альзергрунд и что он доктор, но не был в этом уверен. Дама подняла лорнет и стала рассматривать фриз. Через несколько секунд она уже недовольно что-то говорила на ухо своему спутнику, иногда повышая голос, так что были отчетливо слышны слова «непристойность» и «греховный».
Молодой человек кивал и соглашался с ее неодобрением: «Образы безумия… застывшие идеи». Когда он подошел ближе, Либерману стало слышно лучше: «…бесстыдная карикатура на благородную человеческую натуру. Только один тип интеллектуалов может получать удовольствие от созерцания этих извращенных сцен».
