Маха с напарницей очень долго рисовала белые античные колонны по лазурному фону в спортивном зале. Зал находился в дальнем корпусе, и поэтому она почти не была знакома с Максом. Видела его в столовой, но до их корпуса он так и не дошел со своей цифровухой, а поговорить после смены с ним не приходилось. Да ей и не хотелось: все свободное время она старалась проводить вдали от пропахших растворителем стен, гуляла вокруг здания, ходила в лес.
Так она пошла туда однажды и заблудилась. Лес был хилый, и ей казалось, что заблудиться в нем может только слепой: две грунтовые дороги с размытыми колеями пересекали его, куча троп поменьше и побольше, все вели к перекрестку. Одна из дорог выходила на асфальт, до ближайшей деревни. Другая — в поле. В таком лесу прятаться негде, не то чтобы теряться. Маха за пару дней успела обежать его весь по этим тропкам и дорожкам и всегда возвращалась в дом отдыха до темноты.
Но ее соблазнил мох между деревьев, и она ушла с тропы. Мох был плотным, упругим. Нога уходила при каждом шаге в какую-то влажную темноту, которая пропадала, как только убираешь ногу, и в этом было что-то захватывающее, первобытное, чему Маха не могла сопротивляться и шла по мху, или плыла во мхе, глядя только в появляющуюся темноту своего следа и на то, как мох потом ее сглатывает.
В сумерках Маха поняла, что не знает, куда идет. Прошла немного вперед, думая, что просвет между деревьев — тропа или одна из грунтовок. Но там опять был мох. Тогда прошла назад. Ничего не менялось. Мох был все такой же манящий, как миллионы лет назад.
Махе всегда казалось, что заблудиться в лесу невозможно. Так хорошо она себя чувствовала между деревьев, так, казалось ей, хорошо чувствовала каждое дерево. И ни капли они не одинаковые, все разные. Как можно запутаться в них? А тут — запуталась. Оглядывалась и не видела выхода. Всматривалась в мох — и не видела своих следов. Он давно сожрал все следы, этот первобытный мох. Деревья стали сплошным серым фоном. Как говорится в таких случаях, стемнело быстро. Это слишком красиво так говорится…
Маха поняла, что не может даже закричать — такая тишина вокруг. Не может по-настоящему испугаться, чтобы по-настоящему захотеть себя спасать. Слишком все казалось ей сказочным — и лес, и мох, и то, что она тут одна, и даже то, что искать-то ее не будут, это она знала: в комнате ей посчастливилось жить одной, близких подруг в группе не было, по нелюдимой своей склонности она никому никогда не говорила, что ходит в лес.
