Собака трется у моих ног. Я нагибаюсь, глажу ее по теплой мощной шее, она трясет головой, при этом громко хлопают о щеки крупные уши. Полотенцем я протираю ей глаза от слизи, которая накопилась в уголках, ближе к носу. Собака в полной уверенности, что она окончательно меня подняла, как бы “закрутила” день и теперь я послушно буду делать то, что мне и положено. Для собаки главное — погулять и чтобы потом ее покормили. Теперь она спокойна. Она отправляется в конец коридора к входной двери и ложится поперек.
На тумбе возле телефона горит настольная лампа. На всякий случай лампа горит всю ночь. Я заменяю ее свет верхним. Вдоль всего коридора шесть метров закрытых стеклянными панелями книжных стеллажей. Книг в доме много. Я стараюсь их не покупать, но они каким-то образом, каждый день новые, проникают в дом. Книги торжественно сверкают корешками. Я стараюсь не глядеть в их сторону. Большинство из них я так никогда до смерти и не прочту. Моя задача прожить дольше Саломеи. Я ведь привык к трудностям, у меня крестьянская закваска, а ей одной не справиться.
Дверь в ее комнату отворена. Внутри, как в колодце, темно и страшно, чуть посверкивает лакированный бок пианино, светом из коридора подсвечен краешек ковра. Ее кровать стоит за книжным шкафом, перегораживающим комнату поперек. У нее все свое: любимые книги, телевизионные кассеты с любимыми фильмами. Она живет почти в виртуальном мире, и я иногда ей завидую. Я не вхожу в комнату, а поворачиваю в другой, короткий коридор и, минуя с одной стороны дверь в туалет, а с другой — огромный встроенный шкаф с одеждой, прохожу на кухню. В квартире слишком много вещей — одежды, книг, посуды, мебели.
Я зажигаю и здесь верхний свет. Жужжат, помаргивая зелеными огоньками, два белых чудовища — новый, импортный, холодильник и старый, еще советский, но работающий довольно надежно морозильник. Еще один большой холодильник стоит в комнате у Саломеи. На кухне есть также посудомоечная машина, которой пользуются, когда два или три раза в году бывают гости и когда на месяц, летом, отключают горячую воду. Посуду мою я сам или иногда, когда приходит гулять с собакой вечером, аспирант Толик. Иногда днем, когда у нее находятся силы, моет посуду за собой или после готовки и Саломея, но делает она это плохо, не ставит тарелки в сушилку, а складывает их горкой, одна на другую, прямо на кухонном столе, расположенном между мойкой и газовой плитой. Один глаз у нее почти не видит, посуда остается сальной, и я, приходя с работы, всегда перемываю ее заново импортными моющими средствами.
