Старуха, поправляя берет, другой рукой придерживает тележку на колесиках — металлические ручки тележки потускнели от вечного соприкосновения с человеческой ладонью, но они отражают деревья, небо, асфальт, автомобили, только вытянутыми до неузнаваемости, состоящей из одних цветных промельков.
Собака, припадая на одну лапу, проковыляла к магазину “Пятерочка” — ее правая передняя лапа вспухла и сочится кровью.
Тяжелый автомобиль пролетел над “зеброй”, качнувшись, и обдал горячим дыханием, запахом разогретого железа.
Солнце то скрывается за рваными облаками, то снова блестит, проявляя и гася прозрачные цветные тени.
Ветер донес полынный дух степи.
Ирина Машинская родилась в Москве, окончила географический факультет и аспирантуру МГУ. Эмигрировала в США в 1991 году. Живет в пригороде Нью-Йорка. Автор шести поэтических сборников и книги переводов. Соредактор (вместе с Олегом Вулфом) журнала “Стороны света”.
* *
*
Пойдем туда, где реки тверды,
где от беды
не отбирают шнурки, ремень.
Там я буду тебе опора,
я буду тебе кремень.
Видимо, нужен какой-то край
земли, воды,
где обрывается каравай,
где опадает дверь.
Скоро нас будет два, нас будет две.
Ты раньше меня пришел и глаза открыл.
Над тобой тотем
молчал — сиял волчьих созвездий круг,
и посреди горел
желтый огонь. Долго ты был один, затем
(один — и сквозь стрехи пихт
смотрел наверх на
нетронутый кобальт — черно-лиловый снег —
рваных небес края),
затем появилась я.
Пойдем туда, где, будто выпал снег,
звезда нема,
и музыка, губ гармонь
немы там, где откос небес —
там, увидишь, ты станешь опять кремень.
В черной коробочке тверже алмаза лед,
он оставляет след,
Господи, на Твоей шкале —
талой воды алмаз,
наискось падая, гаснет, сгорая, в лес.
Перед грозой
Вторая кампания
Ласковые птолемеи,
жесткие селевкиды
в трапе цепенеют,
цепляются за левкои.
Гребет по-пластунски,
по крышам — туча.
Глянувшие на Солнце —
сваливаются с травинок.
Громко пахнет осока,
молчит барвинок.
Сгрудилось над домами,
волнуется вече.
Ведер угрозы, веток тирады
в углу, за террасой.
Ветер. Как он утюжит
выжженной нашей лужайки
маленькую тавриду! —
Забытье в канавке,
а у забора — сеча.
Конец мифа
Остались Маша, и Сережа,
и Оля.
Бабушка и ты.
Аголос крови
