онздесь?
Зачемонвам вообще?” —
“Аон— великий человек, великий.
Какое ваше дело? Покупайте
товар и уходите”. — “Но зачем
вы любитеего?Онмиллионы
убил невинных”. — “Онубил мерзавцев.
Был дядя у меня, брат матери,
он стал меньшевиком в двадцать втором,
ионего убил.
Зачем подался тот в меньшевики?
Все по заслугам — расстреляли дядю.
Оннемцев победил, чеченцев выслал,
онцены всякий год вовсю снижал.
И всеегобоялись. А теперь,
что, лучше разве?” И ушел я с майкой.
Опять на набережную я свернул
и в будочку сапожную уперся.
Починка обуви и чистка, и — открыто.
Я заглянул, дремала ассирийка
за ящиком своим, я разбудил ее,
сказал: “Почисти”. —
“Давайте и простите — я заснула”.
И я уселся в кресло, и она
достала гуталин. И вспомнил я:
еговедь называли Гуталином.
И за ее спиной увидел я
другой портрет —онс матерью и сыном
Василием, их кто-то написал,
наверно, на клеенке.Он— в мундире,
роскошном, маршальском,
Василий — в пиджаке, а мама Катино —
в одежде черной…
И замелькали щетки ассирийки,
и залоснились прахоря мои.
“Зачемонвам?” — “А я кнемупривыкла,
вся жизнь принемпрошла,
вот безнегои скучно стало”. — “Боже,
ваш народ древней, чем пирамиды и Эллада,
ну чтоонвам?” — “Вам не понять. Без них,
без Тамерлана и Аттилы, скучно!
Вот изгнаны мы из родной земли,
рассеяны по свету, чистим обувь,
живем неплохо, только скучно нам.
А снимзабавнее и веселее…
С вас два рубля…” И расплатился я.
И пролетело сумрачное время.
Я поспешил на городской базар,
а он еще как раз не разошелся:
вот горы изабеллы, груши бэра,
вот специи в мешочках и ткемали,
аджика адская, домашнее вино,
молочный ряд, мясной и трикотажный.
Сменить носки промокшие — как славно!
Вот будка лотерейщика, газеты,
чурчхелы, вот коньячная бурда
в бутылках липовых — подделка местная
под знаменитой маркой,
наперсточники с грустными глазами,
а вот и мне назначенное место —
шашлычная “Эльбрус”. Убогий домик
из плит цементных с ленточным окном.
И я вошел. И нет свободных мест,
поскольку дождь еще не прекратился,
и здесь его пережидают за хашем,
лобио и шашлыком, ну и, конечно,
за лучшей в мире чачей.
И вдруг я слышу голос: “Эй! Сюда!”
В углу я вижу человека в болонье
темно-красного, линялого оттенка
и в сванской шапочке. И он призывно
машет мне. Я подошел и понял —
ассистент. “Садитесь, я принес
заказы ваши”. — “Так познакомимся”, —
и я назвал себя. Он что-то пробурчал —
я не расслышал. Я крикнул: “Эй, батоно,
закуску, два харчо, два лобио,
потом два шашлыка,
бутылку чачи и вина бутылку”.
И скоро появилось это все.
