Вот уже третье лето изучая морские осадочные породы во глубине мангышлакских пустынь (слово “аммониты” он произносил с таким почтением, словно это была взрывчатка), Максим и у современного моря старался хоть чем-нибудь наверстать упущенное. У каждой осыпи, размыва или бог весть откуда скатившегося обломка скалы он подолгу, невзирая на наши шуточки, разглядывал так и этак обнажившуюся изнанку мира и произносил величественные заклинания: фанерозой, мезозой, кайнозой, юра, мел, пермь, девон, голоцен, плиоцен, поясняя их какими-то нечеловеческими, убийственными сроками — пятьсот миллионов лет, триста миллионов, двадцать пять миллионов…
Однако нас это только забавляло: главный источник — или, если хотите, признак счастья — самоуверенная иллюзия, что законы мироздания писаны не для тебя, что ты и те, кого ты любишь — это одно, а те, из кого складываются осадочные породы, — нечто совсем, совсем другое…
Особенно забавным в этих геологических экскурсах было сходство Максима с Бенито Муссолини, чей портрет в молодости никто из нас не видел, но, глядя на Максима, мог легко вообразить. Юный Бенчик в исполнении Максика был на удивление славный парень — добрый, заботливый, мужественный, простодушный… Задавши мне как представителю более точных наук глубокий вопрос, с какой скоростью устаревают факты в геологической науке, он прямо-таки расстроился, когда я шутки ради ответил, что факты вообще никогда не устаревают. “Но как же — вот в такой-то статье написано, что там-то найдена нефть. А потом ее там не оказалось. Разве этот факт не устарел?” — “Нет, — отвечал я, — такого факта вовсе не было. Фактом являлась лишь публикация статьи. Она и осталась фактом”.
Мне показалось, что Лоре неловко за его неспособность противостоять моей казуистике, и я поспешил признать его правоту. Да ему и не к лицу было бы упражняться в крючкотворстве — этакому добродушному плечистому увальню, чья легкая коротконогость и намечающееся курчавое брюшко не оставляли никаких сомнений в том, что дуче был бесстыдно оклеветан политическими конкурентами. Но если бы даже и они посмотрели, с какой серьезностью он растолковывает нам, почему раковины оказываются закрученными по или против часовой стрелки, — даже и у них не хватило бы совести настаивать на своей лжи.
Единственный способ проверить, в самом ли деле легко у меня на душе или я только храбрюсь, — попытаться получить удовольствие от какой-нибудь глупости: если в глубине души пробуют коготки некие кошки, стоит предаться какому-то пустому занятию, и они тут же пустят их в ход, вынудят искать спасения в земных суррогатах бессмертия — искусство, наука, благотворительность… И в те дни моя беззаботность была непритворной — я каждый день ходил за компанию на робкие советские боевики и идеологически выдержанные гэдээровские вестерны. Идти за билетами в поселок по жаре приходилось заранее, поскольку изнывавшие от скуки курортники набивались в душный зал под завязку, и доставать билеты для всех всегда вызывался Максим. Я пытался прибегнуть к жребию, но Лора укоризненно попеняла Максиму: ты же моложе, — и он уже больше никогда не принимал моей жертвы.
