Подземная тишина тысячелетий снизошла на него. Сколько она продолжалась, неизвестно. Могла бы продолжаться бесконечно. Но он открыл глаза и сообразил, что находится там же, в каменной утробе афганской земли. Лицо заливала кровь, голова гудела. Значит, кто-то дотянулся до него из пещеры, подумал он и выпустил очередь по галерее, пули завизжали, отскакивая от каменных стен, разбрызгивая воду. Сверху кричали что-то. Он задрал окровавленное лицо. Надо было отсюда выбираться. Взялся за трос и неожиданно наткнулся на «Ли-Энфильд» с тяжеленным прикладом, недоумевая, откуда он здесь взялся… И понял, что винтовка выскользнула из связки и ударила по голове. Повесив ее на плечо, начал выбираться. Рукавицы давно были утеряны, и трос ранил ладони. В голове мутилось, подкатывала тошнота, кровь текла за шиворот, напитывая воротничок хэбэ, тельняшку. Он был примерно на середине, когда внизу что-то глухо загудело, что-то несущееся по галерее — и вырвалось ввысь, хлестнув по ушам. Взвыл от боли. Но сумел сообразить, что это было, и снова закричал: «Не бросать гранаты!!» Последние метры подтягивался безумно долго. Слышал сквозь гул в ушах, как начальник разведки подбадривает: «Ну, ты же все можешь. Давай, парень». — «Не бросайте гранаты», — снова попросил. Протянулись руки, наконец ухватились за бушлат, поволокли вверх. Увидел заснеженную степь, стены вдалеке, технику, лица солдат и отключился и не приходил в себя, пока не привезли в полк, а оттуда сразу в Кабул на вертолете.
В кабульском госпитале подхватил брюшной тиф и — не в кяризе, а на больничной койке — чуть не отдал богу или кому там еще душу и тело. Но выкарабкался и из этой ямы. Вернулся в полк, на очередную операцию не поехал, сидел с кэпом за шахматной партией, когда пришла шифрограмма.
До сих пор Олехновичу удавалось держать обет без каких-либо последствий, на его счету было порядочно отправленных к праотцам духов… или похожих на них лиц. В большинстве своем это были расстрелянные в пылу схватки, пусть они и успевали бросить оружие и поднять руки. Те двое погонщиков были исключением. Мартыненко и сам не всегда удерживал указательный палец на спусковом крючке. Это не так-то просто, пусть профессора «благородной войны» когда-нибудь попробуют войти в эту реальность огненно-солнечного мира, раздираемую воплями, вспышками и очередями, воем осколков и глубоким посвистом «всыу!», сулящим прохладу, от дыхания которой судорогой сводит члены.
