что у ног его верностью спит, примостясь...
Невесомых каналов развернутый веер
и фасады старинных нечитаных книг...
Оттого так и скуп на холстину Вермеер,
что бесценен юдоли любой золотник.
Миллион, миллион желторотых кувшинок,
та девица с письмом, работяги в окне,
мальчик с кошкой... Какую из этих картинок
я хотел бы увидеть в кладбищенском сне?
Странно знать, что эдем этот так недалёко:
два часа самолетом — и вот он, легко!
Точно нам облаками очистили око —
и опять из кувшина течет молоко.
Ушебти3
Стихи мои, фигурки глиняные,
в ларе таимые от глаз
чужих! Зловредные эринии —
зоилы позабыли вас.
И только десяти читателям
(и с каждым годом у2же круг)
сундук, ничем не примечательный,
ваш виден: серп, тенета, лук…
Миролюбивые солдатики
(кто с топором, а кто с пилой)
из Нижней Мёзии, из Аттики,
из Тулы, скрытой вечной мглой, —
лишь вы на незакатных пажитях
трудиться будете — не я, —
мое единственное нажитое,
сухой остаток бытия.
Кролик, или Вечер накануне Ивана Купалы
Спрашивается, как обстоят дела, и вообще — обстоят ли они?
Венедикт Ерофеев. Записная книжка от православного нового
года 1981.
Гости, соответственно, съезжались на дачу. Кто-то приехал загодя, а кто-то зацепился в городе и никак не мог доехать. А ведь только на дачу и нужно ездить летом, дальше дачи — никуда.
Это уж ясное дело, что нормальный человек, когда полетит тополиный пух, норовит потеть в чужом неприкаянном месте, где квакает и клацает иностранная речь, где песок желтее и в море тонуть приятно — оттого, что приобщаешься к интересному заграничному миру и помираешь как настоящий иностранец.
А в отличие от нормального, умный человек сидит летом в городе. Ходит на работу в шлепанцах, галстуков не носит, а если пойдет дождь, то умного человека он застигает в гостях у красивой женщины с печальными глазами. Они сидят на широком подоконнике и смотрят, как снаружи коммунальной квартиры дождь моет узкий переулок. Жить им в тот момент хорошо, потому как соседи уехали на дачу, и можно стать печальными несколько раз, пока умному человеку снова придется надеть шлепанцы и отправиться домой к своему семейству. Там тепло и влажно после дождя, а из-под раковины пахнет мертвой крысой.
Летом в городе хорошо.
А путешествовать можно зимой — зимой на путешественника смотрят жалостно, ему открывают дверь, и как куль его суют на полати, накормив предварительно мясной похлебкой. Ишь, думают хозяева, нелегкая выгнала человека из дома — вона как жизнь его обернулась. И ставят бережно его обледенелые шлепанцы под лавку.
