— Это решается на месте, — сказал псоглавец. — С каждого человека нужно взять что-то. Каждый должен чем-то пожертвовать.
— Какой? — спросил он.
— Что — какой?
— Указательный? Мизинец? На правой? На левой?
— Все равно, — сказал псоглавец. — Ну, наверное, мизинец вам будет удобнее. Один маленький мизинчик, да?
— И все? Вы проводите меня к ней?
— Да, — сказал псоглавец. — Это все. Я провожу вас к ней.
Он почувствовал, что ладони у него вспотели, и вытер их о штаны, потом положил руку на стол и оттопырил мизинец так, чтобы он лег на гильотинку.
— Хорошо, — сказал он и закрыл глаза, ожидая боли. Но вместо этого что-то ударило его по глазам. Только миг спустя он понял, что это —
яркий свет, вспыхнувший в помещении, сопровождаемый каким-то мягким звуком, словно хлопаньем крыльев. Открыв глаза, он увидел, что он находится в просторном зале, уставленном скамьями, и на этих скамьях сидят песьеголовые и хлопают в ладоши, словно одобряя особенно удачную сцену спектакля. По стенам горели факелы, гораздо ярче, чем можно было ожидать от освещения такого рода.
— Всем спасибо, — сказал псоглавец. — Можете идти.
— А палец? — тупо переспросил он.
— Зачем он нам? — сказал псоглавец. — Пусть будет у вас.
Он встал.
— Вы не проводник, — сказал он. — Вы… просто злобное чудовище, которому нравится издеваться над тем, чего вы не можете понять.
— Я не проводник, — сказал псоглавец сурово. — Я судья.
Он тоже встал и оказался очень высоким, острые уши отбрасывали на стену странную рогатую тень.
— Проводник скоро будет, — сказал он и неторопливо направился к двери, вдруг открывшейся в одной из стен. — Ждите, проводник скоро будет.
Песьеголовые в зале переговаривались, шумели и двигали скамейками, никто больше не обращал на него внимания. Он вышел следом за судьей; снаружи расстилался все тот же унылый пейзаж, в ближайшей землянке, освещенные красным пламенем, двигались фигуры, он видел, как собакоголовая женщина ухватом снимает горшок с огня. Он сел прямо в пыль и закрыл глаза. Но тут же открыл их, словно по какому-то внутреннему побуждению; Инна брела по направлению к нему, лицо у нее было бледным и заплаканным.
Он подошел к ней, и она вдруг уткнулась к нему в грудь и разревелась уже открыто, захлебываясь плачем.
— Ну ладно, — сказал он неловко. — Ладно.
Она всхлипнула, вытерла нос рукой и помотала головой, чтобы осушить слезы.
— Что они… чем они?.. Тоже угрожали, что отрежут палец?
— Палец? — удивилась она. — Нет. Ох, когда этот начал спрашивать… я не думала, что…. Я думала, я… Он сказал... — Она вздрогнула и вновь разревелась. — Он сказал, что Юрка попросился в Афган из-за меня. Что я не давала ему… дышать свободно, душила своей… любовью, что это вообще не любовь — эгоизм, и я…
