— Извини, — сказал он, не умея придумать ничего умнее.
Она моргала, глядя на него припухшими глазами, словно человек, пробуждающийся ото сна.
Это не я, подумал он, по крайней мере — не совсем я, я никогда бы… Это все Малая Глуша. То есть зачем все это?
— Я пойду? — спросил он неуверенно.
Блядь, я даже не знаю, как ее зовут.
Женщина высунула из-под полы фланелевой рубахи ступню с аккуратными розовыми пальцами, пошевелила ими, словно увидела в первый раз.
— Ти хто такий? — спросила она тихонько.
— Не важно, — сказал он честно, потому что и в самом деле было не важно.
— Навищо викно розбив?
— Так смотрели ж, — сказал он и откашлялся.
— Они всегда смотрять, — сказала она. — Так всегда бувае.
— Дичь какая-то. Каменный век.
Он огляделся: на столе, покрытом зеленой плюшевой скатертью с кисточками, стоял почему-то графин с водой, словно на трибуне докладчика. Он взял из буфета чашку с олимпийским мишкой, выпятившим опоясанное кольцами пузо, плеснул туда воды и жадно выпил. Вода отдавала затхлым.
— Так я пойду? — повторил он, испытывая тоскливую ненависть к самому себе.
Женщина уже встала с постели и расчесывала волосы перед круглым, в виньеточках зеркалом. Она не ответила.
Он вышел на крыльцо. Мерзкие бабы стояли тут же, полукругом, в темноте они все сильней напоминали степных истуканов. Над ними — одной короной на всех — стоял молодой розовый полумесяц.
Убью, подумал он, озираясь в поисках лопаты или хотя бы черенка метлы, но ненависть так же быстро отпустила его, как и нахлынула, оставив только стыд и тоскливое равнодушие.
Женщины придвинулись ближе.
Старуха с мужским голосом сказала:
— Йды на ричку. Там човен чекае на тебе.
— Лодка? — спросил он. — Уже?
— Да, — сказала Катерина, — иди. Скорей, скорей, скорей…
— Это и была плата? — спросил он, ошеломленный.
Женщины не ответили, они, как по команде, повернулись и стали разбредаться по улице, больше не глядя на него.
— Погодите, — сказал он. — Мне же вещи…
Но вдруг огни в домах разом погасли, и он остался на пустой темной улице, совершенно один; с пустыми руками он пошел к реке, и запах чужой женщины преследовал его.
Река, казалось, стала за это время полноводной, розовое лунное серебро плясало в ней, а у песчаной отмели стояла лодка, и когда он, оскальзываясь на обрыве, спустился к ней, то увидел, что в ней сидит давешний дедок в драном тельнике и смотрит на него веселыми бледными глазами.
— Вы и есть перевозчик? — спросил он.
— А кого тебе треба, дурень? — спросил дедок.
