...А завтра я что-нибудь придумаю и вернусь домой. Туда, где частичка моей души? Я говорил вам, что ее там нет… неправда… Все я вам врал. Я люблю ее, свою квартиру, и эта самая частичка, она там есть! Она в пепельнице, которую коллега привез мне из Египта и у которой давно откололся краешек, она в кружке с Бартом Симпсоном, из которой по утрам я пью кофе, а по вечерам чай, она в моем телевизоре с пятнадцатью каналами плюс кабельное, она в зеленом коврике у порога, она в фотографии, которая магнитиком прилеплена на холодильнике и на которой мы с другом на какой-то вечеринке несколько лет назад, еще молодые и такие смешные: я обнимаю его одной рукой за шею, он делают смешную рожу — и мы смеемся, — она в моих любимых вещах, которые дороги мне и которые, как бы там ни было, я люблю. И я вернусь домой...
Я заснул на скамейке в парке, положив под голову руку, накрывшись курткой и совершенно-бессмысленно-счастливый...
Кобрин Юрий Леонидович родился в 1943 году в Черногорске Красноярского края. Учился в Вильнюсском госпединституте, закончил Высшие литературные курсы. Автор 11 стихотворных сборников и 14 книг переводов литовских поэтов, выходивших в вильнюсских и московских издательствах. Вице-президент Международной федерации русскоязычных писателей (Лондон — Будапешт). Академик Европейской академии естественных наук (Ганновер, Германия). Заслуженный деятель искусств России, кавалер ордена Дружбы, Рыцарского Креста ордена Великого князя Литовского Гедиминаса. Живет в Вильнюсе. В настоящей подборке сохранена авторская лексика и пунктуация.
Без волшебного фонаря
Новый год, мандарины, и месяц в окне, желтизна
непечальной свечи, за стеною играют Шопена —
все реалии детства; и тени скрещаются на
потолке и судьбе, а она не всегда вдохновенна.
...где волшебный фонарь, подаривший отраду глазам
после кори, когда из пещеры измятой постели
наблюдал, как наивно шагает жираф по лугам
африканским, пугая высокой коленкой газелей?
Выздоравливал долго, спал чутко, мучительно и
видел, как пробегала рябина цыганочкой пёстрой,
обронив горечь ягод на губы и руки мои,
чтобы их никогда не касалась проклятьем короста.
Выбегала рябина из плена славянских берёз,
вырывалась, не ведая, что будет вырван из сердца
Вильнюс, в лёгких которого — национальный наркоз,
от которого мальчик из детства на улице сер стал.
Новогодняя ель, и секреты просты, как орех,
что раскрыл скорлупу под резцом дрессированной белки,
