Теперь мы видимся с ними редко. Я часто переезжаю с места на место. Съемные квартиры, чужая мебель, двери без запасных ключей — так и живу. Последняя квартира, та, у которой захлопнулась дверь, — тоже съемная, вот уже три года. Не помню, заходили ли родители ко мне после переезда: они редко приходят в гости. Может быть, все дело в разочаровании или в том, что они устали от меня, — точно не знаю. И вряд ли я бы отдал им запасные ключи, но чтобы узнать это, мне надо добраться до них и спросить.
Я сел в маршрутку. Куча свободного места: маршрутка большая и народу совсем немного. Я сел у окна. И все люди так. Каждый сидел по отдельности. Давно заметил эту особенность: когда есть много свободных мест, люди всегда садятся на отдельные, даже если свободно рядом с кем-то, они сядут на одиночное место, они сядут против хода движения, даже если не любят сидеть против хода, только бы не садиться с кем-то еще. Народу немного — наверное, потому что уже поздний вечер. Час пик закончился, и теперь в маршрутке едут вечерние студенты, неопределенные лица с
неопределенными занятиями и задержавшиеся на работе трудоголики.
У всех странные выражения лиц, как будто бы вылепленных из воска, стеклянные взгляды, нахмуренные брови — куда уж тут кому-нибудь улыбнуться. В вечернем стекле маршрутки вижу свое расплывчатое лицо — я почти такой же, как и они. Хотя нет, немного другой — меня даже тянет улыбнуться, чтобы только доказать, что я совсем другой. Нет, даже не так, — чтобы показать, что раньше я и был таким, как они, но больше не хочу. Я хочу улыбаться, просто так, и чтобы другие люди тоже улыбались мне в ответ. Но стоит ли это того? И конечно не улыбаюсь.
Когда я выхожу на предпоследней остановке, со мной вместе выходят еще двое припозднившихся пассажиров. Больше в маршрутке никого нет, но она все равно едет дальше, по запланированному маршруту, потому что так надо. Мне это кажется невыносимо печальным и грустным: маршрутка без людей едет туда, куда ей совсем не хочется ехать. И не спрашивайте почему. Вы и сами прекрасно знаете. Там, на последней остановке, она развернется, и все по новой. Может быть, там никого не будет, и она уедет в бесполезной надежде, что хоть кому-нибудь еще надо куда-то ехать. Или же там, на конечной остановке, ее будут ждать. Два-три замерзших незнакомца, которые залезут в нее и сядут по отдельности, и лица у них будут точно вылеплены из воска, и взгляды у всех стеклянные, и нахмуренные брови, и ни тени улыбки.
