Тогда ей было лет сорок пять, а может, около пятидесяти, и выглядела она для своих лет отлично. Даже страшно представить, во что она превратилась сейчас. Душевная болезнь, тогда еще только-только развиваясь, уже жила где-то внутри нее и лишь потом проявила себя всей мощью, превратив эту ухоженную женщину в сумасшедшую старуху, которой пугают маленьких детей.
Все было так.
6
— Да проходи же, не стой на пороге, раздевайся. Иди в комнату. Хочешь чаю?
— Я? Нет, спасибо.
— Сколько ложек сахара?
— Две. Спасибо.
Она вернулась через минуту. Поставила миниатюрные чашечки на журнальный столик, села в кресло напротив меня. Наверное, когда-то она была красивой, сейчас располнела, перестала накладывать макияж — но выглядела все равно хорошо, и пахло от нее чем-то вроде кокоса и корицы.
— Месяц, кажется, еще не закончился.
— Знаю. Я хочу заплатить еще за два месяца вперед.
— О! Это хорошо. Значит, по крайней мере еще два месяца я буду спокойна за свою квартиру.
— Конечно. Я очень аккуратный арендатор.
— Это правда. Соседи ни разу не жаловались. А тетя Люся вообще нарадоваться на тебя не может.
— Тетя Люся? Старушка со второго этажа?
— Да. Она.
— Обожаю ее.
— Она тебя тоже.
Женщина улыбнулась. Впервые за вечер я расслабился.
Она заправила прядь волос за ухо.
Я огляделся, выискивая признаки присутствия кого-нибудь еще в этой квартире.
Она одинока? Но в квартире точно больше никого нет. Так было всегда или когда-то у нее был муж, дети? Квартира не выглядела пустой или как квартира одинокой старой девы. Не было ни кошек, ни маленькой тявкающей собачки, ни фарфоровых статуэток, ни натюрмортов с фруктами. Квартира выглядела так, будто бы вот-вот войдет ее муж, улыбнется, закурит сигару. Потом, откуда ни возьмись, появятся почти взрослые дети и скажут, что их мамочка самая лучшая.
Молчание затянулось, мы пили чай.
— Вы живете одна? — спросил я.
— Да.
— Ммм. Понятно.
— Что понятно?
Я покраснел и уткнулся взглядом в чай.
Она сказала:
— Мой муж умер много лет назад.
— Извините, что спросил.
— Да ничего, не извиняйся.
— А дети? — снова спросил я.
— Я плохая мать.
— Не верю.
— Придется.
Мы замолчали, и она снова заговорила первая:
— Я потеряла его.
— То есть... в смысле… он умер?
— Нет, не умер. Я его в прямом смысле слова потеряла, оставила на пять минут в зале ожидания, в аэропорту, а когда вернулась, его уже не было.
Я вздрогнул, руки затряслись. Я внимательнее посмотрел на нее, на эту женщину, которая оказалась моей матерью:
