Далее Марлен изложил свою мысль по пунктам, а в конце в виде резюме приложил заключение, напоминающее решение бюро. На следующий день отправился в дом свата. На звонок первой выскочила и просунула в дверь голову Рахима-опа. Он сунул ей письмо, не обращая внимания на ее слюняво-слащавое: “Заходите, сват, будьте гостем, разопьем бутылочку”, — и, сославшись на дела, поспешно ретировался.
43
Как сказано в поговорке, муж и жена — одна сатана. Через пару дней между молодыми ссоры как не бывало — помирились и стали жить опять душа в душу. И за границу они отправились как дружная семья. Сват же ни разу не напомнил о том письме.
И вот теперь Марлен, когда остался на белом свете один, не раз с сожалением думал о том злосчастном письме, и ему становилось стыдно за себя.
44
Если подумать, Марлен теперь о многом сожалел. И это письмо, написанное свату сгоряча, когда дочь вздумала развестись, было еще не самым худшим из его поступков. Помнится, в тот период он пытался устроить дочку на службу в пожарную команду. Уговаривал: “Сама сможешь прокормить детей, работа будет состоять всего-то: „Але, ноль один слушает”, — и все! Звание офицерское дадут, зарплата будет соответствующая, а пенсия какая!” Клара, слушавшая его с презрением, наконец вспылила: “Пенсия, говоришь?! Сам ты на эту поганую пенсию многое имеешь?! Прямо скажи, многое имеешь?!” — и, хлопнув дверью, ушла.
45
Почему-то стало колоть сердце. Это не было похоже на боль, отдающуюся в груди, когда схватывало желудок. Похоже, и вправду болит сердце.
Старик попробовал полежать на животе. Боль не утихла. Лег на спину, положив руку на грудь, помассировал. Не прошло. Щемя, горяча, болело уставшее сердце. Никак не хотело отпускать.
На здоровье Марлен стал жаловаться жене и дочке сразу же, как только ушел на пенсию. Даже как-то раз, посадив их напротив себя, эдак прощально, сказал: “Стар я уже, того и гляди, не сегодня завтра умру”. Он и потом не раз сетовал на здоровье.
Жаловался он и Махсуму, что ни день, когда они остались вдвоем: “Смотрите, как опухли мои колени! Видно, недолго мне осталось, так что готовьтесь”. На что сват шутливо отвечал: “Как бы вам не пришлось простудиться на моих похоронах…” Вот и сбылась его шутка.
46
Сердце не переставало болеть. Память неустанно подгоняла неприятные воспоминания, а сердце, будто невмоготу их было пропускать через себя, трепыхалось, ныло.
На следующий день после того, как Клара отказалась поступить в пожарную команду и ушла, хлопнув дверью, Марлен пригласил к себе зятя. Посадив напротив себя этого сдержанного парня, он долго и нудно поучал его: “Ты что, не можешь разъяснить жене, как надо себя вести?! Надо быть потверже в этой жизни! Жена должна слушаться мужа! Жена прежде всего — раб в доме…” Зять, всегда почтительно молча выслушивавший нравоучения тестя, на этот раз, надо же, довольно резко ответил: “Папа, прежде всего человек не должен становиться рабом своих заблуждений!” По правде говоря, Марлен не очень-то понял смысл этих слов. Но в мозгу у него будто что-то вспыхнуло, как это бывает при коротком замыкании, и он, ударив по столу кулаком, гаркнул: “Слушай, ты меня не серди!..”
