Мы сгрудились у служебного входа, укромно разглядываем очередь. Наши девчонки дико стесняются и потому весело щебечут о пустяках.
Исключительно друг с другом. И на очередь демонстративно не глядят.
Неудобно. Мужики не обращают на нас никакого внимания. Особенно на девчонок — уже наобщались. Очередь угрюмо молчит.
Но вот прошел трамвай, и от остановки приковылял невысокий суетливый человек. Он читает вывеску: “Районный кожно-венерологический…”, тихонько взвизгивает и стремится к двери. Крайний пострадавший мрачно реагирует: “Встань в очередь. В конец. Со своим концом”. Высокий костлявый мужик в белых грязных кедах хмуро улыбается своей остроте.
Новичок суетливо пытается объяснить, что у него как раз не гонорея, тем более не триппер (интересно, какая, по его мнению, разница?), а трихомониаз. Он важно поднимает кривоватый палец с обкусанным траурным ногтем. “Подцепил в бане за тридцать копеек”.
— Ну и дурак, — басит костлявый, — удовольствия никакого, а “на винт намотал” (выражение Жванецкого, услышанное много позже). — Встань в очередь!
Но вот щеколда изнутри поворачивается, и старая скрипучая дверь открывается настежь. Очередь уважительно пропускает нас вперед. Большая грязноватая комната, почти зальчик. Впереди возвышение, похоже на сцену (оказалось, здесь когда-то был клуб). На сцене сидит за столом доктор. Венеролог. Грузный, седой, с висячими усами, как у Тараса Бульбы. Он что-то пишет, жует эти свои усы и, не глядя на нас, машет рукой — проходите, мол, садитесь. Сбоку от сцены два ряда клубных стульев, приколоченных к единой перекладине, чтоб не елозили. Мы садимся на передний ряд, девчонки — сзади. Они перестали шушукаться и тревожно вертят головами. Что дальше будет?
Он говорит какие-то слова про суть предмета, который мы сейчас будем изучать на практике. Слушаем вполуха, потому что обстановка вокруг впечатляет гораздо сильней, чем текст. Тем более что кое-что мы и так знаем. Слышали на лекции. Да-да, краем уха. Гонококки, тельца Нейслера, анализ на стеклах, окрашивается фуксином синим.
— Сейчас появится Петрович, — вдруг почему-то с усмешкой говорит врач, — и вам все станет понятным.
Мы переглядываемся, ждем. И вот среди этих декораций — сцена, клубные стулья, голубоглазый врач с усами — дребезжит и открывается стеклянная дверь с привычной надписью “Посторонним не входить”. Она отворяется с трудом, скребет по полу, как будто ее очень давно не открывали. Наконец распахивается и со звоном ударяется о стену. Появляется человек. Он в хирургическом халате (завязочки сзади). Халат в далеком прошлом был белого цвета. Он шаркает стоптанными башмаками, ему много лет, и ему трудно ходить. Равнодушно кивает нам головой и говорит с хрипотцой:
