Он шел по хутору, и люди прятались от него, как когда-то жители днепровского городка от красного командира Саенко. Он шел, и ему было легко и просторно жить. Легко потому, что он вдруг понял, откуда приходит и куда девается пьющая и торгующая, о священстве власти и священном безначалии вовсе не помышляющая банда.
“В этой самой Сельской раде они и засели. В ей!.. Ну, грех воровать, да нельзя миновать!”
Гнашка зашел в каменный, лучший на хуторе дом и, увидев брюхастого, жирнощекого майора милиции, сладко, по-женски обнимающего молоденького председателя Рады, выстрелил, уложив обоих одной пулей. А выбежавшего из внутренних комнат незнакомого человека с “калашом” в руках — другой.
Потом, бросив ружье, вынул из кармана складной нож. Подойдя к молоденькому, еще живому председателю Рады, хотел полоснуть его по шее, попить крови, но в последнюю секунду — раздумал.
Ясная ясность стояла у него перед глазами. А тошниловка, вся до капли, ушла.
“Хватит крови. Буде, напился. Да и не поможет она, кровь запроданца...” — решил Гнашка и подался из каменного дома вон.
В дверях столкнулся он с Василиной. Та — заметившая его еще с противоположного конца улицы — охнула, вцепилась в разодранный рукав, стала оседать вниз.
— Позовешь, когда час подойдет. Я тут недалече, в плавнях перезимую, — сказал Гнашка, бережно отстраняя от себя бледнеющую все больше и больше Василину.
— Убьют тебя, Гнашка, — шепнула вдогон и в сорок лет глядящая на мир восторженно и нежно женщина.
— Убьют? Да ни в жизнь! Я ж бессмертный. Без меня, кровососа, некому из земли правду вырезать будет...
Тихо-проворно, как желто-серебристый полоз с темными на спине пятнами, скользнул Гнашка из хутора в камыши.
6
“...даже и не могу тебе передать, чего тут скрозь нас пролетело”, — писал Юхим-дед спустя год в отправленном обычной почтой и добиравшемся до Москвы больше полутора месяцев письме.
“Прямо тайная война какая-то. Война и свара. Но главно дело не в войне. Война — всегда была. Главно — кто и как творит ее!.. Ну а про наши дела хуторские... Права была Василина-покойница. Русский мужик, он и зарежет художественно. Так и Гнашка, Игнат Северинович. Один он всю ту банду кончил. Потом дело его разобрали, объявили — самооборона. А что кровушки милиционной (при тебе еще) выпил — то правда. Так ведь милиционер, какого ты на Гнашкиной лавке видел, мертвый уже был! Банда его убила и в Гнашкин двор перетащила, чтоб, значит, на живореза сомнение навести. Ну от. Кровушки Гнашка, стало быть, выпил, окреп. А через три дня всю банду — что тогда в Раде собралась — и порешил.
