Наиболее часто суггестия целенаправленно и сознательно используется в медицине и изучается преимущественно в связи с вопросами психотерапии.
Часть исследователей называют психотерапию речевой терапией. Ряд других авторов не согласны с таким определением, «так как информация может передаваться и безречевым путем, поскольку ее несут не только речь врача, но и сопутствующие ей мимика, жесты, интонация и весь внешний облик говорящего». Особенно настаивают на вторичности слова, как это ни странно звучит, представители направления, именуемого «нейро-лингвистическим программированием» (НЛП), утверждающие, что воздействие происходит преимущественно на невербальном, кинестетическом уровне.
Диалектически «примиряют» обе концепции мнение психотерапевта А. Б. Добровича, предлагающего рассматривать речь и все сопутствующие ей компоненты как «пучок языков» (1981). Это вполне соответствует исследованиям современных психолингвистов, посвященным изучению невербальных компонентов коммуникации. Вполне естественно поэтому, что с какой бы точки зрения ни изучалось явление суггестии, специалисты различных профилей приходили к выводу о необходимости комплексного подхода для ее описания.
Об отношении к языку и суггестии магов и представителей медицины мы уже писали выше. Добавим только, что принимающим аппаратом признаны лобные доли коры головного мозга: «Очевидно, можно даже сказать, что лобные доли есть орган внушаемости».
При этом упрощенное отношение к проблемам вербальной суггестии не всегда позволяет медикам объяснить полученные в ходе экспериментов результаты. Конечно, в случае задач низшего порядка, связанных с простейшими физиологическими реакциями организма, все достаточно просто: выработав сосудистый рефлекс на тепло или холод (фиксируемый специальным прибором — плетизмографом) — можно наблюдать аналогичные реакции и на соответствующие вербальные команды.
Однако по мере усложнения коммуникативных задач появляются противоречия, снять которые можно только на уровне согласования параметров текстов в соответствии с определенными коммуникативными целями. Так, Н. И. Чуприкова отмечает: «Известно, например, что в ряде случаев подчинить поведение высшим социальным требованиям представляет трудную задачу, с которой люди не всегда в равной степени успешно справляются». Прямая словесная инструкция не всегда обеспечивает точную и однозначную реакцию личности и нуждается в дополнительном (часто также вербальном) подкреплении. В. С. Мерлин показал, что словесная инструкция затормозить проявление ранее выработанной оборонительной реакции на условный раздражитель действует у одних испытуемых с хода, у других с заметными затруднениями. В последнем случае на помощь привлекались поощряющие мотивы: например, экспериментатор говорит, что опыт проводится не просто в научных целях, но имеет задачей выяснить профпригодность испытуемых, — и теперь они успешно справляются с задачей затормозить движение. Значит, эта мотивировка устранила, сняла некое противодействие инструкции, которое имело место. У некоторых испытуемых В. С. Мерлин обнаружил, наоборот, ярко выраженную преувеличенную («агрессивную») реакцию после получения словесной инструкции на торможение: вместо отдергивания пальца при появлении условного сигнала (которое инструкция требовала затормозить) они с силой жмут рукой в противоположном направлении. Значит, к инструкции приплюсовался некоторый иной стимул: либо гетерогенный, либо просто негативный, антагонистический.
