Этот старинный дом —
Память о греческом посольстве.
Гербы чугунные кругом
И даже шпорой на босой листве...
Я вспомнил эти строки из «Греческого посольства» и потом другие:
Когда-то здесь посол по лестнице сбегал,
Читая «Отче наш» ступеней...
Потом другие:
Час расставанья близок!
Увижу ль милого посла?
Порой бывал он, правда, низок,
Достоин рифмы был осла.
И эта дрожь, боязнь стилета —
Трусливо-мелочный старик!
И все же мыслями поэта
Напудрен был его парик...
— А что же Эвелина?
— Эвелина? Вам когда-нибудь приходилось в самый разгар ночи наблюдать несколько случайно-утренних секунд? Удивительные мгновения! Потом думаешь, что их не было... Эвелина вздрогнула. Странный наступил миг. Казалось, он был вырублен крышами в ночном небе. Левицкий усмехнулся... Вы его когда-нибудь видели? Он всегда — или до, или после усмешки. Лицо холодное, правильные черты — он всегда похож только на Левицкого...
Посол, вас ждет императрица!
В распоряженьи вашем — час.
Как раз успеете побриться,
Или побрить успеют вас...
— Но что же случилось?
Оба замерли. Оба — о! Это наступал рассвет. В своем величии он был неумолимо-кроток, как строки Вологдова о Петре Бромирском... И вдруг я ужаснулся! Лицо Левицкого, неожиданно ставшее жестким, медленно сползало с крыш. Все та же усмешка образовывала возле рта железные складки. Узкая железная лестница поднималась к его глазам мимо темной щеки, из которой время выкрошило несколько кирпичей. Поднялся ветер, Эвелина и фонарь стояли, сгибаясь под его напорами. Левицкий холодно смотрел на них. Боковая стена его лица выходила на пустынную площадь, стальные натянутые провода давали голосу Левицкого звук надрывный и хриплый. Он прогудел что-то Эвелине, но она не поняла его, ее глаза шатались под тяжестью светящейся фонарной глыбы. Пять или десять удивленных мгновений Левицкий ждал. Потом, увидев, что он не понят, он стал в отчаянии звать Эвелину, провода гудели, как безумные, железные брови, лязгая, взбирались по судорожному каменному лицу. Это зрелище было таким мучительным, что, казалось, целая вечность была погребена под обломками железных бровей... Эвелина и фонарь бросились бежать, железо загрохотало им вслед, и провода, лопнув, оборвали ужасный настигающий беглецов вой...
— Что это было?
— Не знаю — вот что.
Но служба королю —
Она отравленный напиток:
Все ждешь, когда помрешь
Своею смертью иль от пыток...
— Быть в темноте в толпе очень опасно. Знаете, могут подменить лицо. Гости расходятся от хозяйки, и у двоих-троих — не свои лица. И зеркала испуганно отражают. Гость, получивший лицо Пермякова, мечется вдоль набережных, пугая камни... Есть удивительно бесстрастные люди! Я помню, Левицкий стоит в толпе и... ничего, холоден, как зеркало. Ммда...
