Как я и предполагал, беда одна не ходит. По адресу, которая мне дала Ирка, оказалась одна ветхая бабулька, которая прошамкала, что ходють тут всякие подозрительные личности и все спрашивають. На то, кто «ходють» и что «спрашивають», я так и не добился внятного ответа. Через пару минут чтения нотаций, бабулька заверила меня, что если, дескать, я не уберусь подобру-поздорову, она вызовет участкового. И он то мне покажет огульнику.
Опрос соседей по лестнице тоже ничего не дал. В силу отсутствия опроса. Никто дверь мне не открыл и песня про участкового повторялась с завидной частотой. Интересно, за что его народ так любит.
Во дворе, в песочнице, возилась девчушка лет пяти. Я с сомнением посмотрел на нее, прикидывая ценность информации, которую можно получить от дитяти, плюнул в сердцах и побрел обратно в метро. От Арбатской до Текстилей еще тащится. Вот встречу Ирку и убью. Предварительно узнав адрес.
Время между двумя и четырьмя дня, самое золотое в метро. Можно сесть свободно и не приотворяться что спишь, лишь бы не уступить место пожилому человеку. Можно даже ноги свободно вытянуть. Красота. Вот всегда бы так. Да еще персональный вагон каждому, и без остановок до нужного места. Транспортный коммунизм, одним словом.
Я зашел в вагон и сел напротив схемы метрополитена. Как и ожидалось в вагоне почти никого. Прыщавая парочка, жертвы сексуальной революции, шли на рекорд по продолжительности поцелуя взасос. Дальше, погруженной в себя интеллигент, старой закалки, читал толстую книгу, непрестанно поправляя очки, которые и не собирались сползать. Почему старой закалки, потому что только они обертывают обложки книг газетным листком, чтоб не дай бог не обтрепались уголки книги. Ну и конечно пролетариат, здоровый пузатый мужик, с зажатой в кулаке полтора литровой бутылкой пива. Причем пальцы его руки нежно охватывали тело бутылки, словно стан красавицы. Он тихонько напевал что-то.
Из-за шума поезда слышно не было что, но он очень одухотворенно тряс головой в такт песне. Жизнь удалась! Мне тоже захотелось пива. Вздохнув, я закрыл глаза. Я подремывал, вполуха слушая хорошо поставленный голос диктора, который, играя обертонами, вещал по поводу дверей и следующей остановки. Перестук колес убаюкивал, но на краю сознания вдруг царапнуло неприятное ощущение. Я открыл глаза, и окинул взглядом вагон. К старой обстановке (интересно, у них губы не болят), прибавилось несколько персонажей. Бомж, облюбовавший самое дальнее место. Его неистребимый запах фекалий, грязи и закисшего мусора крался по всему вагону. Хотя это его мало волновало.
