Пехотинцы и спешившиеся кавалеристы заполнили коридоры Адмиралтейства. На верхнем этаже, у окон, установили пулеметы, в воротах — орудия. Во внутренних дворах расположились артиллерийские запряжки и были устроены коновязи.
В здании Адмиралтейства имелась типография. Хабалов составил текст нового объявления:
«По Высочайшему Повелению г. Петроград с 27 сего февраля объявляется на осадном положении».
Объявление напечатали. Хватились — нет клея. Пришлось снарядить солдат, чтобы они разбросали листки по ближним улицам. Посланные для выполнения задания не вернулись. Чем ближе к вечеру, тем становилось все меньше и меньше защитников последней цитадели, хотя ни с той, ни с другой стороны в районе Дворцовой площади не было ни единого выстрела. Оставшиеся без обеда и в перспективе — без ужина, несколько подразделений построились и организованно, держа равнение, промаршировали и сторону своих казарм.
— После ужина прибудем назад.
Хабалов не строил надежд. Подсчитал наличный состав: пять рот, две батареи, пулеметчики да городовые и жандармы. Не более двух тысяч штыков. У многих в подсумках нет патронов.
Нет, такими силами не то что вести обстрел улиц — не защитить и Адмиралтейства. Может, перебраться в Петропавловку?
Комендант крепости ответил по телефону: пробиться можно лишь с боем перед крепостью, на Троицкой площади, заняли позиции повстанцы с бронеавтомобилями и пушками. На мосту — баррикады.
Главнокомандующий войсками столичного округа обреченно глядел из окна кабинета на пустынную Дворцовую площадь. За ней в темноте вспыхивали багровые отблески. Костры на улицах. Как разверстые огнедышащие пасти стоглавого чудища, в нетерпении скребущего когтями камень мостовых перед последним прыжком…
4
Телеграмма Родзянки поступила в Ставку в час после полудня. Начальник штаба генерал Алексеев тотчас, нарушив предобеденный отдых царя, доложил о ней.
Крик отчаяния, вырвавшийся из самого сердца Михаила Владимировича, не произвел впечатления на Николая.
— Этот хитрый Родзянко хочет меня запугать, чтобы я уступил, — сказал он. — Ничего у него не получится.
Непреклонность Николая была подкреплена депешей, поступившей следом за родзянковской телеграммой, от Беляева. Энергичный, схватывавший на лету высочайшие желания, военный министр с полной определенностью уведомлял, что волнения, начавшиеся с утра двадцать седьмого февраля в некоторых частях, успешно подавляются и вскорости спокойствие будет полностью восстановлено.
