— Нелепая инсценировка, правда?
— Думаю, на правдоподобие ее никто не проверял и не оценивал.
— Как в дурном сне, — сболтнула было я, осеклась, вспомнив свой сон про коммуналку, двух умирающих за стеной, шаги на лестнице.
В окно — мастерская находилась на первом этаже — со двора стучали.
— Открывайте, цыпочки, не то сам войду!
— Войдите, если не дьявол! — произнесла Ольга, сбрасывая дверную цепочку, откидывая крючок.
— Это она? — спросил вошедший, указуя на меня.
— Нет, это моя подружка, — отвечала Москвина, пояснив мне: — Я ждала натурщицу, но она не пришла.
— А чем эта наша кралечка не натурщица? — осведомился вошедший, разматывая шарф и нагло глядя на меня. — Хоть одетую, хоть обнаженную пиши, можно и лепить, можно художественное фото. Кудри рыжие, коленки круглые, мушка на плече.
У меня вправду была родинка на плече, под свитером и жилеткою, я залилась румянцем, схватила шубейку, которую, пользуясь моим замешательством, вошедший нахал у меня отобрал. Не знаю почему, я не могла отбрить, отшить его, как обычно легко отшивала не в меру дерзких напористых ухажеров.
— Что пьете? — он потирал озябшие руки. — Нн-у-у, ликер, фу, леденцы на спирту. Переходим на коньяк, ставлю, достань еще рюмашку, полухозяюшка.
Я ненавидела его с первого взгляда, что мне совершенно было несвойственно и пугало меня.
— Коньяк не пью.
— Пьешь, пьешь, не ломайся.
— Ольга, скажи ему.
— Она коньяк не пьет. И вообще — что ты к ней пристал? И в частности — что это ты расселся? Натурщица обманула, мне надо реферат писать, хозяйка должна прийти с форматором, иди, куда шел.
— Ну, ладно, ладно, ухожу, дай хоть рюмку хлопнуть для сугреву.
Я почувствовала, что пьяна, голова пошла кругом, меня качнуло, Ольгин визитер подхватил меня под локоток. Я вырвалась, отстранилась.
— Ты не в настроении?
— Что ты ко мне привязался? Ты кто?
— Я торговец кошками, — отвечал он, дерзко, с ухмылкою глядя на меня, приблизив ко мне лицо свое.
— Какими кошками?
— Ты и вправду не знаешь? Не помнишь какими?
— Нет.
— Ну, ты и врунья.
К великому удивлению Ольги, я влепила ему пощечину.
Он расхохотался.
А я расплакалась и, шапку в охапку, руку в рукав, убежала в метель.
И в каждом дворе, через который я бежала, кошки перебегали мне дорогу.
На троллейбусной остановке стояла пожилая сестра художника, улыбнувшаяся мне.
— Гуляете?
— Нет, еду в Москву, — улыбка ее была радостной, она понизила голос, прошептав, хотя некому было слушать нас в метели, — за письмом брата…
