Почтамта. Как ты говоришь, почтальонша? «Пишите письма»? Мы — отправители. Весь мир нам — адресат.
Сия сентенция прервана была пронзительным женским воплем из коридора.
Куда всей толпой на крик весь этаж и выскочил.
Кричала одна из коммунальных, Тося, билась в истерике. Кто-то избил ее невенчанного мужа (все говорили — «сожитель») Толика, безобидного красавца мужчину, ежевечерне подшофе услаждавшего слух соседей игрой на гитаре и пением, в частности, про шумевший камыш и возлюбленную пару.
Толик стоял без шапки, красный шарф в крови, пальто без пуговиц, пол-лица — сине-алая опухоль, непонятно, есть ли левый глаз вообще.
— Вышел… из кафе… — объяснял всем Толик. — Четверо… молодые… закурить попросили… Дальше не помню… в снегу лежал…
— Уб-били, уб-били! — кричала Тося.
— Это все стиляги, — заявил лысый в тельняшке. — Или наркоматы.
— Наркоманы, — поправил Умаров.
— Ведь его надо в больницу.
Тося падала, белая, губы голубые, держась за сердце. Наумов сгонял пару коммунальных дядек за нашатырем и валокордином.
— Уводите его, — сказал он нам со Студенниковым. — В Коняшинской его в травмопункте примут или дежурный посмотрит. Такси поймаете. Она сердечница, как бы ей не пришлось «скорую» вызывать. Идите, больше некому, остальные будут час речи говорить, советы давать, в Стране Советов живем.
Редкие такси мчались мимо, и я остановила пустой автобус. Шофер вышел из кабины, молча рассмотрел Толика, молча довез нас до Коняшинской больницы, денег не взял, укатил, мы так и не услышали его голоса.
— Ничего… не помню… — сказал Толик врачу. — В снегу лежал.
— Ногами, должно быть, били, — сказал врач.
— Зачем?
— Есть любители.
Врачи и сестры ходили туда-сюда, Толика увели и опять привели, а в паузе между хождениями прошла мимо нас девушка в белом длинном фартуке на темном до полу платье, тихая, легкая, со светлой косою. Девушка несла небольшой холст с довольно-таки симпатично написанным натюрмортом, старомодным, академическим, добротным, красивым по цвету подмалевком кисти любительницы Репина и Серова.
— А натюрмортик-то ничего себе.
— Какой натюрмортик?
— Ты небось на художницу загляделся? Девушка с косой прошла.
— Так уж и с косой. У больницы репутация хорошая, да и Толик вроде бы на тот свет не собирается, с чего бы Смерти болтаться по коридорам, да еще и с натюрмортом в придачу к косе?
Что за юмор дурацкий, сказала я, коса была не сельскохозяйственное орудие, а девичья краса. Тут возлюбленный мой пошел покурить и, вернувшись, спросил, знаю ли я, что было прежде в больнице имени Коняшина?
