Особенно замечательно, что на соборе не обсуждался вопрос: православны ли иерархи — греки, крестящие младенцев (и, возможно, крещенные сами) обливанием? Все русские участники собора знали о распространенности крещения обливанием в греко-язычных Церквях и странах и в Малороссии и никто не посмел хотя бы одно слово об этом вымолвить даже в самый приличный для этого момент, когда патр. Никон декларировал необходимость уничтожить различия между русской и греческой Церквями. Конечно, все понимали, что эта проблема искусственно замалчивается царем и патриархом. Замалчивалась она и позднее, и только знаменитый собор 1666–1667 гг. отменил требование московского собора 1620 г. и служебника, напечатанного при патр. Филарете, перекрещивать крещеных обливанием.
Итак, собор 1654 г. покорился патриарху и председательствовавшему на заседаниях царю. Но последующие действия патриарха и царя несомненно показывают, что они не были до конца удовлетворены результатами собора, а именно: они ясно видели, что и члены собора, и все русское духовенство, и бояре, и служилый класс, и даже простой народ — все были не убеждены, но только запуганы. Для достижения же великих целей этого было недостаточно; Россию нужно было еще и убедить. И главное — убедить в неправильности русских и правильности греческих обрядов, чему русские всех сословий никак не желали верить, в то время как ошибки в книгах и их исправления были делом: 1) привычным; 2) интересующим почти только одно духовенство, и безразличным большинству мiрян. Русские знали, что такое «исправление» обрядов прямо противоречит (хотя Никон умолчал об этом) постановлениям Стоглавого собора, который многие знали и любили, и которым гордились. Некоторые видели и подмену декларируемой правки книг по старым рукописным греческим фактической правкой по новым, печатным, знали, что напечатаны они в униатских типографиях. Все видели и несомненное моральное превосходство противников Никона — страдальцев за правду — и Христову (что казалось несомненным), и русскую.
«Моральное превосходство противников Никона — страдальцев за правду». Не преувеличил ли я? Что в то время подсказывала русским людям их совесть? Вот что пишет об этом не историк и не старообрядец, но человек, немало поразмышлявший о русской совести: «В испытании религиозной совести большая часть русских пошла за силой светской власти, которую, не желая того, укреплял патриарх Никон своими реформами. Светские по сути, несмотря на церковное обличье, они <то есть реформы > словно ставили вопрос: с кем пойдет человек — с совестью или с князем мира сего? Власть так и подстраивала выбор в сем испытании, того и домогалась, чтоб пошли за ее волением <…> наперекор явленной в совести — по представлениям времени — воле Божией. Старолюбцы же стояли крепко.<…> Оттого и пошло озлобленное рычание — сыски, пытки, сожжения, — что нужно было заставить отречься. Отрекшись Господа своего, подлости ближнему не устыдятся. Отрекшимся легче владеть. Именно преданность разрушали Никоновы новины, вольно или невольно внедряя мысль об относительности истины. <…> Сколь печально по последствиям, что большинство в сем смертном испытании выбрало новый авторитет. И сколь отрадно и примерно, <…> что почти треть русских выстояла, оставшись приверженной вере отцов!» [107, с. 188–191].
