Что же касается внутреннего разложения турецкой империи, то если бы не оно, Россия не смогла бы, конечно, неизменно побеждать в многочисленных русско-турецких войнах второй половины XVIII — начала XX вв. Более того, произошло бы обратное: Османы, победив Россию в одной или нескольких войнах, закрепившись, по победному послевоенному мирному договору, в Азербайджане и на мусульманском Кавказе, не опасаясь удара во фланг со стороны Польши и принудительно мобилизовав в свою армию христианских юношей Закавказья, отвоевали бы затем у России, с помощью мусульманского местного населения, Крым, Астрахань, Казань и южный Урал и поставили бы там свои гарнизоны. Это, отрезав от Москвы сибирскую пушную добычу (фактически, до середины XIX в. ее основной финансовый ресурс) и передав эту добычу казанскому и астраханскому ханствам, тем значительно усилив их и их сюзеренов — османов, ввергло бы сжавшуюся и ослабевшую Россию в глубокий финансово-экономический кризис и поставило бы на грань катастрофы само существование независимого русского государства. Такое направление активности было самым очевидно естественным и выгодным для турецкой военной мощи (и было, в сущности, самозащитой от агрессивной и все усиливающейся северной соседки), и попытки (неудачные) его осуществления Турция предпринимала во всех русско-турецких войнах, в том числе 1-й мировой. После Крымской войны, имея против себя русское черноморское побережье без крепостей и военного флота, она была как никогда близка к осуществлению этой задачи, но этому помешала внутренняя слабость — результат этнических противоречий и всепроникшей коррупции.
«Самой беспокойной областью в русском государстве издавна был Оренбургский край, населенный разнородными племенами башкир, татар, киргиз, тептярей, мещеряков, мордвы, чуваш, черемис и вотяков. Частыми волнениями отличалась там дикая Башкирия, где на свыше трехмиллионное население туземцев приходилось всего лишь 800 тыс. русских. <…> Страна эта, с самых первых дней своего подчинения (в конце XVI столетия) Московскому государству, была постоянно ареной всякого рода вспышек, волнений, <…>, сильных мятежей <…>. Массы населения ея не забывают той эпохи, когда их родичи порабощали русских, и все еще тяготеют к единоверной им Турции, с благоговением взирая на своего халифа <то есть султана>, как священнаго потомка Магомета, "в надежде получения от него помощи для свержения ненавистнаго им иновернаго <то есть христианского, русского> ига". Настроение такое поддерживалось изстари» [116, с. 471–472]. То же вполне можно сказать и о Казанском и Астраханском ханствах.
