— Ты не такая, как остальные дети, — говорила мне мама. — И если не можешь выжить в этом мире, лучше создай себе свой.
Эксцентричность, которую она приписывала мне, на самом деле была ее свойством. Это она терпеть не могла выходить из дому. Это она не умела жить в мире, дарованном ей. Она так хотела, чтобы я стала свободной, и делала все для того, чтобы этого никогда не случилось.
Мы жили в одной связке, нравилось нам это или нет. Мы были партнерами по восхождению.
А потом она сорвалась.
* * *
Вот что произошло.
Ветер дул так, что мог бы снести с рыбы плавники. Настал последний день масленицы, и мы вышли купить муку и яйца для блинов. Одно время мы держали собственных кур, но яйца укатывались прочь, а курам — единственным на свете — приходилось висеть на своих клювах, чтобы снести яйцо.
В тот день я радовалась, потому что подбрасывать блины у нас дома было просто здорово — из-за крутого уклона под нашим очагом этот ритуал становился настоящим джазом. Когда мама готовила, она всегда пританцовывала — говорила, что это помогает сохранять равновесие.
Стало быть, мама ушла наверх с покупками, а я тащилась за ней запоздалой догадкой. Затем, должно быть, какая-то новая мысль затуманила ей рассудок, потому что она вдруг остановилась и полуобернулась, и в этот миг ветер пронзительно взвизгнул, а ее вскрик растаял, когда она оступилась.
Через мгновение она пронеслась мимо, а я повисла на одном из наших колючих кустов — наверное, на эскаллонии, просоленном кустике, способном противостоять морю и негру. Я чувствовала, как его корни медленно приподнимаются, будто открывается могила. Я вонзила носки ботинок в песчаный откос, но почва не поддалась. Мы обе сорвемся, рухнем с обрыва в затемненный мир.
Держаться больше не было сил. Из пальцев сочилась кровь. И вот, когда я уже закрыла глаза, готовая падать все ниже и ниже, груз у меня за спиной, казалось, стал подниматься. Куст перестал шевелиться. Уцепившись за него, я подтянулась и вскарабкалась наверх.
И посмотрела вниз.
Мама исчезла. Веревка бесполезно болталась вдоль скалы. Я наматывала ее на руку, крича:
— Мама! Мамочка!
Веревка струилась все быстрее и быстрее, обжигая мне запястье, кольцами ложась рядом. Вот и двойная пряжка. Вот и страховочная сбруя. Мама расстегнула ремни, чтобы спасти меня.
За десять лет до этого я выпала из пространства, отыскав канал ее тела и высадившись на землю. Теперь она выпала сквозь собственное пространство, а я пойти за нею не могла.
