Вот это настоящий Мужчина! Как у Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой!», как у Киплинга: «Все потерять и все начать сначала!» Кто еще в мире ради женщины выбрасывал к черту корону? Наоборот, короли резали своих возлюбленных и жен ради своей ненасытной жажды власти, а придворные сами приносили своих супружниц в постель королям, лишь бы сохранить свое положение. Даже революционеры жертвовали любовью ради своих сомнительных дел: Ленин отказался от счастья с Инессой Арманд, Сталин возненавидел Аллилуеву, когда она стала его критиковать, и, возможно, отправил ее на тот свет. А что сказать о Молотове, чью любимую жену великий Иосиф посадил за решетку? Ничего, проглотил, бегал на заседания Политбюро. «Доброе утро, Иосиф Виссарионович!» — «Доброе утро, Вячеслав Михайлович! Как твоя Полиночка?» — «Спасибо. Хорошо».
Да что короли! что вожди! Там хоть троны и целые государства, там есть что терять, а вот один генерал безумно влюбился, решил подать на развод и пошел согласовывать свой грядущий подвиг с начальством, которое очень деликатно направило его на путь истинный. Так он и прожил со своей единственной и неповторимой до самой отставки, когда уже не до страстной любви, а как бы грыжа не защемила, и не наделать бы в штаны из-за аденомы.
Неужто я уподоблюсь этим жалким людишкам? Ради золотых погон, ради трехкомнатной квартирки в номенклатурном доме? Ради большой зарплаты, мерлушковой папахи, почти бесплатной поездки на черноморский курорт, автомашины с шофером?
Разве не я кропал в конце 60-х:
И в ярости нашей, и в брани,
И в бдениях ночь напролет
Какое-то тихое пламя,
Какая-то радость живет.
Как боги мы будем бессмертны
В обугленном царстве своем,
Цветные колечки из меди
Заменят для нас серебро!
Образ Эдуарда стоял перед моими глазами, я настолько был пронизан всей этой историей, что с восторгом пересказал ее коллеге-генералу и заметил, что поступлю таким же образом. Коллега поморгал глазами: либо ничего не понял, либо просто обалдел. Подобно Эдуарду, я собрался в поездку со своей будущей женой поразвлечься, но не по запретному тогда Средиземному морю, а в журналистский санаторий в Пицунде. Написал рапорт об отпуске, но Начальство справедливо узрело в поездке перчатку, брошенную ему в светлый лик, и попросило меня пройти комиссию для оформления отставки, что я проделал с огромным удовольствием — велики были и любовь, и весь запал! Когда я вернулся, все было кончено: вышибли с любовью.
